Убей крестоносца - Александр Васильевич Чернобровкин
— Надо отправить послание одному человеку в Панеаде. Желательно, чтобы стрела упала к нему во двор. Ошибиться нельзя. Если она попадет в чужие руки, его казнят, — сообщил Эрмангар д’Асп.
— Попробовать, конечно, могу, но шансов очень мало. Надо будет стрелять по навесной траектории, где точность трудно гарантировать, — сказал я и предложил: — Давайте ночью доставлю послание ему прямо в руки, если укажите, где находится его дом, как выглядит.
— Ты сможешь пробраться внутрь⁈ — не поверил комтур.
— И даже постараюсь вернуться, чтобы получить вознаграждение, — как бы в шутку произнес я.
— Сколько ты хочешь за выполнение этого задания? — спросил он.
— Риск очень велик… — начал я набивать себе цену.
— Назови цифру, — потребовал мой сотрапезник.
— Тысяча золотых динаров, — выдал я.
Комтур Эрмангар д’Асп издал звук, будто поперхнулся, и пообещал:
— Утром поговорю с королем и дам ответ.
Видимо, Амори Иерусалимскому уже надоело осаждать Панеаду, поэтому мои условия были приняты. Утром я убыл на охоту, а когда вернулся, мне передали приказ прибыть к комтуру. Отнес ему пару уток из пяти, подстреленных на реке Иордан, которая в тех местах больше похожа на широкий ручей.
— Король согласен, — сообщил Эрмангар д’Асп и вручил мне свернутый трубочкой листик папируса. — Это послание надо передать отцу Сильвестру, священнику церкви святого Иакова, которая в северной части города. Узнаешь ее по башенке-колокольне. Он должен ответить письменно и упомянуть что-нибудь, что знаем только мы с ним.
Как догадываюсь, упоминание нужно, чтобы проконтролировать меня. Мало ли, вдруг сам состряпаю ответ, получу деньги и смоюсь⁈ По мнению комтура и/или короля, честный христианин не потребовал бы так много денег за богоугодное дело, рискнул бы жизнью бесплатно. Правящая верхушка во всех странах уверена, что, кроме нее, в стране живут только полезные идиоты. Вынужден признать, что они близки к истине, но добавил бы бесхребетных умников.
Выдвинулся я перед полуночью. Два сержанта, первые, с кем я познакомился у госпитальеров, венгр и германец, проводили меня до наших передовых постов напротив впадины, разделявшей город на две части, чтобы меня не грохнули свои же. Я переодет в черную тонкую рубаху с капюшоном и штаны, заправленные в черные кожаные полусапожки без каблуков. Подпоясан широким черным кушаком, за который засунуты черная маска и тряпичные перчатки, острый нож в кожаных ножнах и три сюрюкена в пришитых изнутри кожаных чехольчиках. В небольшом черном кожаном рюкзаке за спиной скойланная веревка с мусингами и вторая без них, пять деревянных клиньев, два сюко и мешочек с утиными костями, собранными слугой после ужина. В городе много собак, которые не лают, если рот занят. Заходить со стороны впадины я решил потому, что здесь нападения не ждут. Она неширокая, простреливается с обеих сторон насквозь. По своей воле в эту ловушку никто не сунется, поэтому и охраняться должна не так бдительно, как другие участки крепостных стен.
Молодая луна медленно заползла под большое, посветлевшее, серое, пушистое одеяло, стало темнее.
— С богом! — пожелал я сам себе и перекрестился, бормоча: — Во имя отца, — коснулся лба, — сына, — коснулся груди, — и святого духа, — коснулся левого плеча, — аминь, — коснулся правого и полез на вал метровой высоты из камней, насыпанный вокруг города, где можно было.
Попав в стаю, лай не лай, а хвостом виляй. Я сперва похеривал, а потом заметил, что на меня посматривают нехорошо. Теперь изображаю нерадивого христианина.
Оба сержанта-госпитальера перекрестили меня открытыми ладонями, пятью пальцами, причем один справа налево, а другой слева направо… В этом плане католики не такие кондовые, как православные, у которых из-за этого через пять веков случится раскол.
Мой путь пролегал между большими булыжниками, о которые лучше не спотыкаться. В темноте их было плохо видно, поэтому ступал осторожно и медленно. Появилось ощущение, что за мной наблюдают, причем с обеих крепостных стен, а не стреляют из луков только потому, что ждут, когда подойду на минимальную дистанцию.
Добравшись до длинной куртины примерно посередине южной стены северной части города, вскарабкался вверх по склону, лег. От нее шло тепло, как от не до конца остывшей печки. Я надел сюко на голые руки. Так кисти будут заметны в темноте, но цепче держаться пальцами за выступы каменных блоков, из которых сложена стена. Здесь она высотой всего метров пять. Не оштукатурена, выступов и щелей много. Забирался быстро. Спешил потому, что луна вот-вот выползет из-за тучи. Перед прямоугольными зубцами замер, прислушавшись. Тиха сирийская ночь. Я осторожно протиснулся между парой мерлонов, довольно высоких, метра полтора, спустился на пустой сторожевой ход. Такое впечатление, что охраны нет вовсе. Знаю, что это не так, потому что слышал говор, минуя башню. О чем судачили, не разобрал. Наверное, возле башни есть лестница, ведущая вниз, но я спустился по стене. С внутренней стороны она ниже метра на два. Дождался, когда выйдет луна, и засек дом напротив, неприметный одноэтажный. Ночью все здания серые и одинаковые.
Башенку, как бы вырастающую из крыши маленькой церквушки, луна малость посеребрила, благодаря чему обнаружил быстро. Здание было метрах в трехстах от меня на улице шириной всего метра полтора или немного больше. Арба с трудом должна протискиваться по ней и размазывать по дувалам и стенам домов встречных пешеходов, если вовремя не спрячутся. На улочке было пусто и тихо, пока первая собака не услышала меня. Вскоре лаяла все. К счастью, псы были не в каждом дворе.
В церковном точно нет. Он был открытым. Часть дувала, закрывавшего со стороны улицы, снесли. Раньше это был двухэтажный жилой дом. Ее переоборудовали, объединив этажи в один, благодаря чему помещение стало высоким. Дверь была приоткрыта. Внутри стоял легкий аромат ладана и слышалось тихое шуршание мышей или крыс.
Священник обитал в небольшой и невысокой одноэтажной пристройке к северной стене. Наверное, раньше там были кладовые. В первой комнате, побольше, стоял стол, две скамьи и в дальнем правом углу две корзины, одна в другой. Голый и не укрытый священник, невысокий и грузный, спал на спине во второй, поменьше, где поместилась только кровать и осталось немного места перед ней. На вбитых в стену кольях висела одежда. Сильвестр сопел, изредка всхрапывая коротко и негромко. Было темно, поэтому я скорее почувствовал, чем увидел, что он не один. Под стенкой спал смуглокожий мальчик-подросток, казавшийся негром рядом с белотелым соседом.
Я положил
