Руны земли - Георг Киппер

Теперь гёты расплатились окончательно с Миронегом и его жилотугами. Люди с Лауги-реки и словами и делом подтвердили, что верят в успех Сигмунда, и признали его право собирать дань для своей сестры, законной хозяйки этих земель. Миронег отдал сына своего Мирослава в заложники на службу Сигмунду, а от всей Волоковой волости Сигмунд получил небольшой отряд дренгов с оружием – были в этом отряде и венды, и руотсы, и неревцы.

Люди Эйстейна-урманина ходили, конечно, после смерти старого князя в Алдоге окрест и переподчиняли себе местных. Были и на Мусте-реке[125], были и на Ловоти, поднимались до соляных разработок на Соленой реке, были и на Лауге. Везде установили дань и суд. В этом году по первому снегу должны были прийти вновь. Но пообещал Сигмунд, что не будет повторного сбора дани. Миронег словам гёта не верил, но и не надеялся отсидеться у себя на волоке, если затеется большая драка. Однако если Сигмунд потреплет Эйстейна, то Миронег со своими людьми сможет противостоять норвежцам. Миронег рисковал, но, помогая слабому сегодня, завтра сам найдешь у него поддержку. Староста простился с сыном и ушел к своему обозу. Скоро сани вендов легко пошли по грязевой дороге вдоль реки в обратную сторону.

Хавард вернулся к своему кораблю как раз тогда, когда там заканчивали установку мачты в продольный паз подкрепляющего бруса, и с уханьем и хрипом, вытягивая за форштаг и боковые ванты, выводили ее верхушкой в небо.

– Мы первые будем в деле! – крикнул Хавард, дождавшись установки мачты. – Льот, Гирд! Сигмунд решил, что мы первые идем на Хольмгард! Вот вам и честь! А то всю дорогу канючили, что в хвосте тащимся. Не слышу бодрости!

Гребцы довольно заурчали в ответ. Наконец забиты были клинья, мачта закреплена штагами и вантами. Рей положен на стойки, на бортах установлены щиты. Хавард собрал своих старших у костра на берегу, рассказал о предстоящем пути и способе захвата Хольмгарда. Все порадовались чести, оказанной им. По всему берегу у костров гребцы точили оружие.

* * *

Утром гребцы погрузились окончательно, втянули с рыком довольства сходни, оттолкнулись от берега и, усевшись по местам, с бодрыми песнями отправились дальше, вниз по течению. Скоро вплыли корабли Сигмунда в широкую и полноводную реку. Западный ветер, задевая крылом поверхность воды, сгонял ее вниз, к озеру. Небо в серых лохмотьях текло над головами на восток…

Корабль Хаварда все еще шел последним. Но стирман уже предвкушал удачную охоту. Его люди, обращенные к нему лицом, раскачивались на веслах, и он, отрывая взгляд от впередиидущих кораблей и берегов, заросших ивой и ольхой, смотрел на лица своих гребцов. Скоро они будут в деле. Хавард с томлением в костях предвкушал радость мужской работы.

На головном корабле Таисто-проводник, вспоминая о кривых протоках в низовьях Соленой реки, с опаской оглядывал урез воды, пытаясь оценить, насколько сильно спадает уровень воды, гонимой ветром вниз по течению. Перед впадением в Ильмери река распадается на рукава, русло из года в год меняется, глубина и так невелика, а с таким ветром на этих мелях засадить корабли можно так, что потеряешь уйму времени.

Сигмунд всматривался не в берега и воду, а в себя. Он искал путь, который приведет к успеху. Как довести своих людей без потерь к Алдейгьюборгу? Если правду говорил Гутхорм и у Эйстейна действительно тридцать кораблей, пусть даже в два раза меньше, пятнадцать, то и это слишком много для людей Сигмунда. Но ведь должен Эйстейн посадить своих людей и в Хольмгарде, и в Алаборге, и в других местах. Значит, в самом Алдейгьюборге их должно остаться не так много.

Загадка сказана, выбор сделан, и все участники игры будут искать свои ответы. Между кораблем, стирманом и его людьми рождается идущая впереди удача. Между наблюдательностью и точностью проводника рождается путь. Между замыслом человека и норнами по имени Судьба, Долг и Становление рождается достойное памяти.

Во второй половине дня под нежно-голубым сводом предвечернего неба открылся тихий простор огромного, как море, озера, уходящего за восточный, лиловый окоем. Легкий ветер с западной стороны гнал мелкую волну.

Корабли, втянувшись стаей на серый простор, собрались, как волки при охоте, на небольшой совет. Снеккья ярла Скули оказалась рядом с кораблем Хаварда, но Инги не заметил этого, так как засмотрелся на оказавшиеся рядом носовые украшения кораблей. Тут совсем рядом раздался знакомый голос:

– Хей, вадландцы! Хей, муж лисицы! – Туки возвышался на месте стирмана и, как всегда, улыбался.

Эйнар и сыновья Грима уже болтали с Ингигерд. Она была весела, растрепавшиеся от ветра волосы падали на светящиеся глаза. Эйнар успел рассмешить дочь конунга. Она помахала рукой Инги, и тот, приветствуя ее, подошел к своим друзьям. Напротив, за щитами противоположного борта, рядом с Ингигерд стояли ее девчонки-служанки и, не стесняясь, рассматривали парней. Несколько пар девичьих глаз обратились и на Инги.

– Здесь уже совсем родной воздух, парни! Я наконец дома, я дома! – услышал Инги. В ответ он лишь заулыбался до ушей, счастливое лицо Ингигерд лишило его способности находить нужные слова. – Мы с отцом две последние осени поднимались по Олхаве, и за Ильмери нам устраивали большую охоту, – продолжила Ингигерд. – Я в то время как раз на взрослый лук перешла. Как мы тогда охотились! Наконец-то я дома, парни, наконец-то…

Инги не мог насмотреться на ее омытое свежим ветром лицо. Ее темные глаза светились радостью, улыбка на точеных губах не терялась даже в разговоре, ладно посаженная голова с темной гривой волос поворачивалась время от времени к западу, чтобы ветер откинул волосы с высокого лба. Что можно ей было ответить? Только находчивый Эйнар что-то говорил, и вот уже смеялась Ингигерд, и смеялись девчонки.

Тысячные стаи птиц – гусей, уток, нырков – суетились вокруг, взлетая и перепархивая. Белые чайки без движения крыльев парили на ветру.

Эйнар уже договорился с девчонками о вечеринке в Хольмгарде и пообещал спеть на ней свои лучшие песни. Инги пришлось вслед за ним пообещать рассказать после вечернего возлияния сагу, на этот раз о любви. Заслышав такие разговоры, поднялись и Альвстейн, и Альгис, и другие, только Оттар не поддался девичьему смеху и сидел на своем месте, снисходительно следя за переговорами о вечерних посиделках. Его задело, что Сигмунд посадил вендских парней к себе на корабль. Получалось, что он оказал Миронегу куда большее уважение, чем его отцу.

На смех и болтовню подростков стали оборачиваться стирманы и впередсмотрящие, собравшиеся на совет у форштевней. Но веселье было недолгим – корабли расцепили борта и разошлись по