Руны земли - Георг Киппер
* * *
Молчание было таким глубоким, что возня трэллей за дверями показалась особенно неуместной, там лаяли собаки, кто-то пьяно орал. Инги нетерпеливо обернулся. У дверей, из-за спин мужчин, вставая на цыпочки, махала рукой знакомая банщица с полоумными глазами и звала кого-то из вадландцев.
– Нетерпеливая девка, – процедил Инги и резко отвернулся. Альгис и Альвстейн, правда, двинулись к выходу. Инги это увидел и еще больше разозлился. Им бы только девку найти податливую. Истинный мед древних песен не для таких людей, они и песни-то поют все больше те, что состряпаны из дерьма!
Сигмунд взял обручье из серебра, отделанное золотой нитью…
– Отец древних песен сейчас кольнул каждого своим копьем под самое сердце, брага Одина очистила каждого из нас… Спасибо, Эйнар, ты настоящий скальд и не только можешь стучать зубами, приманивая филина, подойди же сюда. Ты добавил тот глоток, который освещает не только вечер или эту суровую осень, но и целую часть жизни… Хотя бы для тех, кто имеет уши.
Сигмунд протянул ему богато украшенное кольцо. Нетвердой походкой подошел Эйнар, одно плечо выше другого, руки болтаются… Только что он был воином, шедшим сквозь пламя, теперь это был нескладный подросток.
Инги и Эйнар утонули во всеобщем внимании. Десятки глаз светились, обращаясь к ним. Все хвалили их, искали дружбы, поили медом и элем и словно пытались остаться в их памяти. Инги поискал глазами Тойво и Хотнега, но, как и Оттара, с людьми их не было. Вендам очень понравились вирши Эйнара, хотя и мало кто понял их, но, видно, что-то передалось и без слов. Поднимали рога и чаши с брагой и медом. Веселье раскрыло людей, стало шумно, тут и венды пожелали спеть свои песни.
Вначале застонали грустные, словно о потерянной удаче, оставленной далеко-далеко родной земле или еще о каких злоключениях, как бы в продолжение сказания о Сигурде и Хильд. Потом песни становились все жарче. И, судя по лицам женщин, все более непристойными. Начали плясать рядом с огнем, и сын Миронега отличился своей ловкостью и неистовостью. И куда подевался сразу тот вендский страх, который Инги впервые почувствовал, когда сходила дружина Сигмунда на берег! Что-то сладкое было тогда в этом ужасе сотен глаз, смотрящих на рослых и умелых воинов. Но теперь не было этого вовсе.
Когда бешеные пляски перешли в соревнование на ловкость, руотсы опять смогли себя показать. Теперь уже венды ахали с изумлением, глядя, как морские люди управляются со своими телами и с оружием. Парни вращали в воздухе по несколько ножей, топориков, играли с копьями, на острие которых лежали скрещенные секиры. Но больше всех поразил вендов незамысловатый выход Льота с Гирдом с корабля Хаварда.
Гирд встал в одном конце халла с двумя секирами, а Льот приготовился у дверей, где теснились толпы оставшихся без скамей вендов, рабов и прочей молодежи. Гирд, зажав секиры в своих лапах, вдруг размахнулся во все плечи и с рыком бросил их в Льота. Народ, скопившийся за спиной Льота, с визгом рухнул на пол, но Льот поймал брошенные в него секиры в обе руки. Прокатился вздох не то облегчения, не то восторга. Инги сам такого никогда не видел и даже закричал от неожиданности. Льот более спокойно перекинул секиры одну за другой Гирду, тот подбросил их, закрутив перед собой, поймал, поигрывая. Оказалось, что на борту корабля Хаварда были далеко не самые простые люди, Инги ошалел от ловкости этих невыразительных до сего времени гребцов.
Народ застонал от ожидания. Тут ярл Скули окликнул Гирда и сказал, что тоже хочет попробовать. Вместо того чтобы взять секиры, ярл прошел на место Льота. Ярл крутанул плечами, изготовился, сверкнули глаза. Гирд с неимоверным рыком замахнулся, венды закричали, секиры, вращаясь, полетели над очагом, за спиной ярла в давке все ринулись на пол, но опытные и могучие руки опять остановили смертоносный полет. Рев одобрения сотряс халл.
Ярл Скули и Льот, имя которого венды тут же переделали в Лют, стали любимцами толпы. Каждый мальчишка хотел до них дотронуться, девки так и льнули к ним. Мед да олу опять потекли рекой. Было теперь так шумно и весело, словно все друг друга знали не один год, и все любили друг друга за это веселье.
Среди этого шума двое молчали. Ингигерд была так близко, что у Эйнара перехватывало дыхание. Он не боялся смотреть на нее. Но хотел скрыть то, что всем уже было очевидно.
Она улыбалась служанкам и смотрела внутрь себя. Что-то не так было в ее сердце, и дело не в коротких взглядах темноглазого и светловолосого скальда. Обманутая сотни лет назад валькирия что-то говорила дочери конунга сейчас.
* * *
Когда решено было расходиться, Инги, забыв наставления отца, скользнул в одиночку к реке. Холодная и густая тьма над Лаугой-рекой окружила его. Его трясло то ли от холода, то ли от возбуждения. Он ясно понимал теперь, что да, он сказитель. Там на поляне у дома Гордой Илмы, лежа под звездным небом, он думал, кто он такой, что главное в его жизни, как не пропасть в болоте будней. Он сунул руку в воду и поздоровался с рекой.
Здравствуй, дождливый ветер. Был ли я на пиру, пил ли мед, говорил ли я о забытых влюбленных? Здравствуй, черное небо. Был ли я дома, прощался надолго с отцом, шел на веслах далеким речным путем? Здравствуй, ива склоненная, был ли я дома, обнимал ли жену свою, дарившую мне обереги? Здравствуй, тростник, липучий сырой песок, слышал ли я голоса близких, сидящих на празднике за одними столами? Здравствуй, жгучая вода, привет хозяйке реки, вот моя ладонь. Забыл я все, и имени у меня нет. Серебристою рыбиной пропусти меня хозяйка реки, по водам темным, по корягам донным, между трав, сплетающихся, между камней, утесняющихся, по воде быстрой, по воде медленной, отведи от ручьев окольных, от речушек мелких, приведи к месту знаемому, к месту желаемому…
