Венецианские куртизанки - Мюриель Романа
Теперь ей нужно было добиться от принца выдачи Монтгомери, благо он ей доверял.
– Король намерен вас казнить, я знаю об этом от королевы-матери, хотя мог бы всего-навсего сослать!
Он засмеялся.
– Мне не страшно умереть за правое дело. Но если он меня пощадит, а вы согласитесь уехать со мной, то я готов отправиться хоть на край света.
– Я бы предпочла оставить вас здесь, рядом со мной, живого и здорового.
– Сами знаете, Изабо, это самое горячее мое желание. Не быть рядом с вами для меня равносильно смерти.
– Я тоже не переживу вечной разлуки с вами. Я замолвлю за вас словечко королеве-матери, чтобы она добилась вашего помилования от своего сына-короля.
– Разве Франциск II слушается матери? Боюсь, он больше благоволит к Гизам. Нашей целью было спасти его от их влияния.
– Она заставит его смягчиться, – возразила Изабо, больше для того, чтобы уговорить саму себя.
Забыв обо всех условностях, она страстно схватила его за руки, он в ответ обнял ее, да так пылко, словно пригубил до этого венецианского приворотного зелья.
– Разве они проявят милосердие? Ведь я – участник заговора против самого короля!
– Говорю вам, я смогу за вас заступиться, но мне нужны доводы в вашу пользу. Не могли бы вы выдать кого-то еще из заговорщиков? – спросила она с невинным видом.
Но принца Конде трудно было провести.
– Думаете, вы могли бы поколебать решимость королевы-матери, если бы я сказал вам, где прячется Монтгомери?
Изабо кивнула, стиснув зубы, чтобы скрыть переполнившую ее радость.
– Непременно, мессир. Заклинаю вас, не запирайтесь: негоже вам, принцу, выгораживать цареубийцу!
Екатерина Медичи
Тяжелые шторы почти не пропускали в королевскую спальню последние лучи заката. Королева, стоявшая у изголовья кровати, сжимала в пальцах четки. На кровати лежал на боку Франциск II, державшийся за ухо.
– Я дал вам снадобье, от которого вам должно полегчать, сир, – сказал Амбруаз Паре, прежде чем покинуть комнату.
Молодой король приподнялся в постели, с трудом опершись о локоть.
– Разве вам можно вставать, Франциск?
– Пока я хожу, я жив, – ответил он с гримасой.
Екатерина подошла, готовая его поддержать.
– У меня хорошее известие, – тихо молвила она. – Конде заговорил. Он выдал место, где скрывается Монтгомери. Теперь вы можете отпустить принца, я обещала ему свободу.
Франциск сердито отпрянул от матери.
– Монтгомери, Монтгомери! Вот кто занимает все ваши мысли! А как же я? Для меня у вас в сердце уже не остается места?
Она ласково взяла его руку.
– Что я слышу? Мое сердце целиком принадлежит вам, Франциск.
– Неправда, – проворчал он, опять зажимая ладонью ухо. – Знаете, матушка, почему Бог позволяет нам умирать? Так Он нас милует, избавляет от страданий.
От этих слов сына у Екатерины все сжалось внутри. Она готова была принять и вытерпеть его боль, усиленную стократно, лишь бы он исцелился.
– Неправда, вы любите Монтгомери, – бросил Франциск, лихорадочно сверкая глазами. – Не то вы бы не преследовали его с таким исступлением. Сознайтесь, он ваш любовник!
– Какой вздор! – воскликнула она.
Франциск, смежив веки, искал, обо что опереться. Она подскочила к нему, чтобы помочь улечься.
– Нет, только не кровать! – крикнул он в отчаянии.
Но плачевное состояние не позволяло ему сопротивляться, пришлось рухнуть навзничь.
– Хочу, чтобы Конде немедленно казнили, хочу, чтобы мне принесли его голову, – пробурчал он. – Я больше не позволю вам развратничать прямо у меня в замке!
– Я приведу господина Паре, – сказала она дрожащим голосом, с обжигающими слезами в глазах.
Врач не успел далеко уйти.
– Мэтр Паре, – зашептала она, – мой сын теряет рассудок!
Врач подошел к стонущему, задыхающемуся, обхватившему себе голову руками больному. Осмотрев его, он вернулся к замершей в ожидании королеве-матери.
– Увы, ваше величество, есть опасение, что заражение добралось до мозга.
– Нельзя оставлять его в таком состоянии!
Амбруаз Паре удрученно покачал головой.
– Его уже не спасет никакое лечение.
Проклятье!
Вспомнив предсказание Нострадамуса, она перекрестилась и произнесла одними губами молитву за спасение обреченных душ.
* * *
Уже через несколько дней Франциск потерял дар речи. Не прошло и года с тех пор, как Екатерина так же стояла у постели умирающего, считая его последние мгновения. История повторялась, только на этот раз с жизнью расставался уже не муж, а их сын. Правда, пока его грудь продолжала вздыматься и опадать, она отказывалась отчаиваться. К своему удивлению, она сравнивала то и другое, состояние ее супруга-короля и их сына. Ее молитва была так неистова, что над умирающим сжалился бы сам дьявол.
Ее маленький Франсуа не успел повзрослеть, у него не было времени стать тем великим королем, каким она его представляла. Тем временем ряды придворных начинали заметно редеть. Одни сводили счеты, другие опустошали чужие кошельки и набивали собственные; нынешних фаворитов ждала участь завтрашних изгнанников.
У нее на глазах губы ее мальчика запорошила подсвеченная солнцем пыль, ее уже не колебало его дыхание. Кардинал Лотарингский зажег по подсвечнику справа и слева от неподвижного тела. Екатерина окаменела, превратилась в один страдальческий вопль, сердце пронзила острая боль.
Нет!
Всем своим существом она отказывалась признать очевидное и продолжала сжимать ставший бесполезным молитвенник. К ней подошла Луиза де ла Беродьер. Королева-мать не увидела ее, но почувствовала запах ее духов.
– Мадам, – зашептала фрейлина, – ваш сын Карл ждет вашего разрешения увидеть брата.
Моего разрешения? Разве он не новый король?
Она была обязана прийти в себя. Ей уже чудились довольные ухмылки клана Гизов. Конечно, на трон восходил ее сын Карл, но мантия с геральдическими лилиями была ему еще великовата. Десять лет – не возраст для властвования, придется ждать его тринадцатилетия. Значит, предстояло трехлетнее регентство. Этот груз должен был лечь на плечи самого близкого к короне наследника мужского рода, то есть принца Конде. Но это немыслимо, ведь он гугенот!
Заменить его мог бы герцог де Гиз, могущественный дядя Марии Стюарт. Но Екатерина не могла этого позволить, потому что тот залил бы страну кровью, стал
