Венецианские куртизанки - Мюриель Романа
С трудом поднявшись, она в последний раз поцеловала лоб свое любимое дитя, а потом позвала к себе в кабинет младшего сына и канцлера Мишеля де Лопиталя. Голос ее сына Карла, девятого носителя этого королевского имени, еще не начал ломаться, контрастируя с серьезным взглядом и со скорбной складкой его губ. В отличие от Франциска, старшего брата, он обладал крепким телосложением, камзол и короткие брюки с золотым позументом сидели на нем как влитые.
– Карл, вот вы и король милостью Божьей. Постарайтесь быть достойным возложенной на вас задачи.
– Да, мадам, – пискнул он, кусая губы.
– Я же возьму на себя регентство в королевстве до вашего совершеннолетия. Записывайте, мессир де Лопиталь.
– Конечно, ваше величество, – ответил канцлер с низким поклоном, от которого на нем задрался плащ.
Сказано – сделано. Екатерина чувствовала странное облегчение, оттеснявшее даже скорбь. Она уже представляла себе единое королевство, где гармонично соседствовали бы все религии. Если ей не станут препятствовать Гизы, если не воспротивятся ее власти принцы крови, если обе партии согласятся сесть за один стол, то она сможет достигнуть в стране примирения. Увы, каждый лагерь станет упорствовать, считая мир капитуляцией. Она вздохнула. От этого вечера она не ждала ничего, кроме мигрени. Но надо было держаться, отступление в ключевой момент подобно поражению.
– Теперь мы объявим об этом двору, – твердо проговорила она и направилась в тронный зал.
Канцлер и новый король проводили ее поклоном. Она так и не заплакала. При виде дружно кланяющихся ей придворных она подумала, что власть – лучшее противоядие от горя.
Клодина
– Представляю себе безумную радость Елизаветы при известии о таком приобретении, – проронила Екатерина Медичи, выбирая миндальное печенье «макарон» в вазе, которую подала ей Дуроножка.
Только что в тайном подземелье Лувра Изабо поведала королеве-матери о том, что узнала от принца Конде: Монтгомери собрался переметнуться на сторону Англии.
– Эка ты хватила, твое величество, – безумная радость! – воскликнула Дуроножка. – Какое еще безумие? Какая радость? Зря, что ли, ее прозвали королевой-девственницей?
Поправив криво свисавшую ей на лоб черную вуаль, Екатерина бросила хмурый взгляд на свою карлицу, которая как раз отвернулась, чтобы слопать сразу два миндальных печенья, а потом поднесла поднос фрейлинам.
– Мадам, не стоит ли вам забыть про Монтгомери? – заикнулась было Клодина.
– Никогда! – вскричала Луиза.
Маленькое собрание уставилось на нее, удивленное ее пылом. Луиза объяснила:
– Монтгомери – цареубийца. Что станет с королевством, не карающим убийцу своего суверена?
Эти ее слова прозвучали как эхо слов королевы-матери.
– Если забыть о Монтгомери или хотя бы притвориться, что он забыт, – не отступала Клодина, – то он покажется куда менее ценным приобретением королеве Англии, которая, быть может, даже откажет ему в покровительстве.
– Ваши рассуждения кажутся мне странными, Клодина. Если королева Англии приютит преступника, то за одно это впору объявить ей войну!
Королева-мать слушала их спор, наслаждаясь сладостями.
– Удивительно, насколько лучше соображаешь, работая челюстями, надо будет поделиться этим открытием с Амбруазом Паре, – задумчиво проговорила она. – Даже если Монтгомери действительно спрячется в Англии, то я не смогу объявить Елизавете войну всего лишь по одной этой причине.
– Тем не менее это может стать способом добиться мира в нашем королевстве, объединив гугенотов и католиков Франции против общего врага, – заметил Брантом.
Королева-мать указала ему на коробку со сладостями.
– Лучше попробуйте пирожное, Брантом. Посмотрим, подтвердится ли моя теория.
– Ваше величество… – смущенно заикнулся он.
Дуроножка с широкой улыбкой сунула ему в ладонь сразу несколько печений.
– Берите, не смущайтесь! – хихикнула карлица.
Мадлен посмотрела на него с огорчением.
– Война – дорогое удовольствие, в казне королевства не хватит на нее средств, – объяснила королева-мать. – К тому же усилия по поимке Монтгомери не должны помешать другим моим усилиям – по установлению мира между разными фракциями во Франции.
– Я восхищена терпением, проявляемым к ним всем вашим величеством, – ввернула Луиза.
– Бог должен бы прекратить смертоубийство, которым занимаются Его дети. Иначе можно подумать, что Он от них отвернулся, – сказала со вздохом Мадлен.
– Вот уж нет! – возразила ей Луиза. – Он подвергает их испытанию, только и всего.
Королева-мать прервала этот богословский спор.
– Дамы, вы отправитесь на разведку в Англию. Мы должны знать, добрался ли Монтгомери до лондонского двора. Потом я потребую от Елизаветы выдать его мне. Хочу начать свое регентство с суда над ним, поэтому вам нельзя медлить. Я попрошу Нострадамуса составить карту звездного неба, чтобы подобрать наиболее благоприятный момент для вашего отъезда. Удачи, дамы… и не только, – добавила королева-мать.
Четверка «Летучих» и Брантом почтительно поклонились Екатерине Медичи, прежде чем выйти.
В коридоре Клодина взяла Изабо за локоть и пробормотала:
– У вас озабоченный вид, Изабо.
– Простите, дорогая подруга, похоже, я угодила в свою собственную ловушку.
– Что вы хотите этим сказать?
– Людовик не перестает присылать мне подарки.
– Людовик де Бурбон, принц Конде?
Изабо утвердительно кивнула.
– Мне страшен пыл его страсти. Если Флоримон об этом узнает, то я боюсь представить, на что он будет способен.
– Потому королева-мать и держит его на отдалении от вас.
Луиза повернулась к остальным.
– Хватит шушукаться, сосредоточьтесь лучше на нашей миссии. Помните: там мы сможем рассчитывать только на самих себя и надеяться, что нас обойдет стороной беда.
– Как в Венеции, – сказала Изабо и пожала плечами.
Луиза погрозила ей пальцем.
– Не заблуждайтесь, моя дорогая! Все будет совсем не так, как в Венеции. Англия будет для нас настоящей вражеской территорией.
Габриэль
Монтгомери не думал, что так быстро поднимется на борт корабля снова. При первом же приступе морской болезни он понял, что одного морского перехода оказалось недостаточно, чтобы превратить его в моряка. Его, не имевшего в кармане ни гроша, пустили на борт только благодаря его облику опытного воина. Он устроился на корме, подальше от вони и от пассажиров, зараженных вшами.
Если бы заговор удался, он остался бы на суше. Неужели их предали? Если да, то кто предатель? Раньше он разоблачал заговоры против короля, а теперь сам стал их участником, думал он с горечью. Принца Конде непременно освободят, слишком высоко его
