Шесть дней в Бомбее - Алка Джоши
Доктор заставил меня играть в карты с заядлыми игроками, и теперь я боюсь, что однажды сама стану такой. Еще он приучил меня каждый вечер пить скотч. Сколько лет потеряно зря! Почему никто не сказал мне, как это здорово?
Кстати, об упущенных возможностях, знаете ли вы, что я воображала себе на вечеринке у Сингхов? Я лишь поцеловала вас, но, будь мы одни, я бы решилась на куда большее. Мне хотелось чувствовать ваши руки на своем теле, хотелось, чтобы вы сжали мои ладони в своих, чтобы навалились на меня всем весом. Мне бы хотелось…
От подобных мыслей мои щеки вспыхнули. Конечно, я ни за что бы не решилась произнести этого вслух. У меня бы не хватило духу.
Как бы мне хотелось, чтобы вы были здесь, Амит, чтобы мы вместе переживали это приключение и стояли у перил на палубе. Надеюсь, у вас и у вашей тети в Шимле все хорошо.
Очень многие пассажиры на пароходе ехали только до Каира. Бизнесмены, дельцы, туристы и археологи рассаживались на пристани в автобусы и направлялись в город. Многие из тех, с кем мы играли в джин-рамми, брали в порту кэбы. Я бы с радостью тоже побывала в Каире, побродила по уличным рынкам, потолкалась в узких переулках, выпила египетского кофе, о котором столько говорили матросы. Но мы с доктором Стоддардом ехали в Стамбул. Пришлось удовлетвориться той частью, что мне удалось рассмотреть с палубы «Вице-короля».
Пассажиры разъезжались из порта, и доктор Стоддард, наблюдая за ними, цыкнул зубом.
– А вы знаете… что на крыше одного из жилых домов в Каире висит огромная реклама виски Dewar’s? Внизу же, на площади, толпятся мусульмане в длинных одеяниях. Вообразите, какой контраст. – Он вздохнул. – Тоже жертвы колониализма. И все это творим мы, англичане.
* * *
С парохода мы сошли в толчею стамбульского порта. Сын доктора Стоддарда, такой же жилистый, как и его отец, тепло встретил нас обоих, хоть ему и нужно было спешить обратно на работу. Как и отец, и кузен Тимоти, он носил очки. А еще был в твидовом костюме и белой рубашке – просто жуть, в такую-то жару.
– Сестра Фальстафф, это мой сын Эдвард. Эдвард, это моя весьма способная медсестра Фальстафф, – познакомил нас доктор. – В картах настоящая акула. Берегись!
Я рассмеялась. Эдвард улыбнулся, и на его левой щеке проступила ямочка. У него были такие же длинный нос и высокий лоб, как у отца, но черты казались менее резкими, мягкими. Кожа чуть темнее моей – наверное, от работы под турецким солнцем. Я пыталась не сравнивать его с Амитом, но ничего не получалось, ведь Амит не шел у меня из головы. Была ли его улыбка более обаятельной? А голос более хриплым?
– Знаю, Эдвард, ты хотел бы вернуться в свой кабинет, но мы должны дать медсестре отдохнуть и расслабиться. Ей ведь столько времени пришлось меня терпеть. Вот бедняжка!
Мой поезд в Прагу отходил только через четыре часа. Доктор Стоддард любезно заказал мне билет еще с парохода. Обременять его дальше я не могла. Сказать по правде, я и так уже была перед ним в долгу. И багаж мой, казалось, стал тяжелее не только от монет, но и от благодарности.
– Доктор, вы и так были очень щедры. Я не могу больше…
Младший Стоддард, обернувшись ко мне, вскинул бровь.
– Он поил вас портвейном, так? И жульничал? Вы с ним играли в джин-рамми? – Веселые морщинки вокруг рта ясно давали понять, что к жизни он относится не так серьезно, как я. Эдвард подмигнул мне. – В мое первое плавание он и со мной то же проделывал.
Доктор расплылся в улыбке.
Его сын взялся за поручни инвалидного кресла.
– Сестра Фальстафф, мы перед вами в долгу. Папа, пошли. Кабинет подождет. Отправляемся на Гранд-базар.
В павильоне рынка пахло прямо как в Индии. Мне попались на глаза горы пряной куркумы, горчичного порошка и тмина, а еще бочки с фисташками. Были тут лавочки ароматических масел, розовый и жасминовый аттары, сандаловое масло, уд. Торговцы предлагали ковры, фески, светильники, предметы мебели. В проходах резко пахло кожаными башмаками. А в ювелирном отделении стоя такой же крепкий запах золотых цепей, как на базаре «Завери» в Бомбее. По рядам бродили покупательницы в европейских нарядах и шляпках. Доти нигде не было видно. Похоже на Бомбей, но не хватает скромных коров и запряженных быками повозок. Я вдруг поняла, что скучаю даже по хитрым торговкам, которые уговаривали бы меня купить ненужную мне плетеную корзину.
Многие оборачивались на мою форму. Должно быть, в Стамбуле медсестры не часто ходили на базар. От смущения я не знала, куда девать глаза. Так же неловко я себя чувствовала, когда индийские рикши таращились на меня на бомбейских улицах. Старалась нагло смотреть на них в ответ, но в итоге просто стыдливо опускала глаза.
Доктор остановился поболтать с торговцем сластями. На прилавке пестрели кубики, от которых шел аромат роз, лимона и фиалок. Одни были посыпаны фисташковой крошкой, другие – кокосовой.
– Мое запретное удовольствие, – признался доктор.
Пока он беседовал с продавцом о разновидностях сладостей, мы с Эдвардом наблюдали за ним со стороны, снисходительно, как родители за ребенком.
– Знаете, отец от вас в восторге. Все время писал мне, какая вы способная. Какая милая. Какая привлекательная. Я даже стал ревновать. – Он засмеялся, блестя глазами. – Однако теперь мне ясно, что он вообще не разбирается в людях. Ведь вы в первую очередь красавица!
Я невольно вспыхнула.
– Скажите мне, как здоровье нашего патриарха? Я думал, он уже ходит, а не на кресле передвигается. Мне стоит волноваться?
Я рассмеялась.
– Он прекрасно может обходиться и без него. Мы с ним гуляли. Ему просто нравится быть в центре внимания. Это его новое приобретение, и он хочет выжать из него максимум. Ваш кузен Тимоти устраивал ему заезды по больнице.
Эдвард рассмеялся, и смех словно захватил все его тело от губ до стоп. Счастье его так и переполняло. Я снова вгляделась в этого человека. Он веселился совсем не так, как Дев Сингх. В нем не чувствовалось никакого озорства.
– Тимоти по крови мне не родственник. Мы просто выросли вместе. Наши матери дружили
