Между молотом и наковальней - Михаил Александрович Орлов
– Внимайте своей душе, братья. Имейте страх Божий, чистоту сердца и любовь нелицемерную, остальное придет само… – и завещал похоронить себя не в храме, а на обычном монастырском кладбище, среди иноков и послушников, крест поставить деревянный и ничего не писать на нем, а когда тот сгниет, более могилу ничем не помечать и не тревожить.
Исповедовавшись и причастившись святых тайн, старец сомкнул веки и более не размыкал их. В предутренний час душа его, как то и бывает обычно, отлетела в мир иной. Сергий считался основателем и являлся символом обители, потому братия не желала согласиться с таким погребением своего настоятеля. Новый игумен Никон отправился в Москву, дабы митрополит дозволил положить останки усопшего в церкви Святой Троицы. Киприан благоволил к покойному. Более верного сторонника, чем усопший, он не имел и не отказал в просьбе.
Смерть старца опечалила Василия Дмитриевича. Впрочем, они нечасто виделись, ибо нужды в том князь не испытывал, а Сергий с годами все более чурался светских властей. Миряне его знали большей частью в пределах московского княжества, чего нельзя было сказать о церковниках. Покойный вселенский патриарх Филофей, прознав о чудном старце, прислал ему в дар из Царьграда крест, параман[88], схиму и грамоту с благословением на устроение общежитийной обители. Такое многого стоило и случалось не часто.
Постепенно сведения о праведной жизни Сергия разнесли по Руси его ученики: Авраамий Галицкий, Павел Обнорский, Андроник и Савва, Мефодий Пешношский, Кирилл и Ферапонт Белоозерские, Афанасий и Никита Серпуховской, Савва Сторожевский, Димитрий Прилуцкий и другие основали свои обители.
Квашня сообщил государю также, что пронесся слух, будто батюшка великой княгини Витовт Кейстутович сел на великий литовский стол, но официальных подтверждений тому нет. Остальные новости оказались малозначительны: сгорело два села, под Серпуховом поймали и вздернули ватагу лихих людей, хлеба уродились знатные, а значит, народ дотянет до весны… Лежи на печи да подбрасывай поленья в топку и не тужи…
Выслушав бояр, Василий Дмитриевич вознамерился тут же скакать в Москву. У него в душе опять зазвенели серебряные бубенцы: «Со-фья, Со-фья». Динь-динь-динь…
В Сарае-Берке для утехи посольским предлагали наложниц, но князь не пожелал поганиться, хотя мало кто из его спутников от того отказался. Греховная плоть требовала своего. Некоторые мурзы давали приезжим рабынь за определенную плату и имели с этого доход, но Василий Дмитриевич, как и все московские князья, был примерным семьянином. Бояре – другое дело, у них все откровенней, проще… Федор Андреевич – борода уж совсем седа, а пользовался услугами сразу трех чаровниц. Баловник такой…
Много повидавший на своем веку и еще больше наслышанный о всякой всячине Дмитрий Всеволож, узнав о намерении князя тут же отправиться в Москву, даже с лица спал. Не попалась бы Софья Витовтовна на блуде. Кто-кто, а он-то знал кое-что о великой княгине, а потому предложил послать вперед гонца, дабы в столице все приготовили к возвращению государя, но нетерпеливый Василий Дмитриевич только рукой махнул:
– Пустое! Сам о себе доложу…
Путь князь выбрал самый короткий – Болвановскую дорогу, пролегавшую по левому берегу Москвы-реки. Двенадцать с лишним лет назад по ней прошла часть батюшкиной рати на страшное Куликово поле. Из Москвы тогда вышли тремя трактами, а вернулись одним – так велики оказались потери…
На этом пути нередко баловали лихие людишки с кистенем за кушаком. Отсюда рукой подать до глухой Мещерской стороны, где оставалось немало язычников, живших в чащобах, как лесное зверье. Какой с них спрос? Иногда они вылезали на московско-рязанский рубеж «пощипать христиан». Рязанцы за то винили москвичей, а москвичи – рязанцев.
С правой стороны от дороги тянулся болотистый лес: ива, осина, береза, а слева по глинистому берегу реки изредка попадались деревеньки, где в курных избах, потемневших от непогоды, крытых тесом или дранкой, в вони и грязи вместе с домашней птицей и скотиной обитал кривоногий, кособокий народец – оплот земли русской.
Нетерпеливый князь несся, не обращая внимания ни на строения, ни на рощи, ни на встречных. Конь под ним был резвее резвого, потому Василий Дмитриевич опережал эскорт на полверсты. Жадно глотая на скаку воздух, напоенный осенними лесными ароматами – мхов, грибов, опрелых листьев, – он горячил лошадь татарской плеткой-семихвосткой. Под дробный стук копыт вновь и вновь вспоминал счастливые мгновенья минувшего: как митрополит Киприан обвел его с Софьей вокруг аналоя и у него от волнения дрожали колени, как остались одни и новобрачная разула его… Многое, многое проходило перед его внутренним взором, и от этого голова шла кругом.
Наконец показались подмосковные слободы, а потом церковь Николы на посаде. Стрелой пронесся, распугивая попавшихся по пути людей и гусей. Миновав ворота, влетел в Кремль, чуть не сбив зазевавшегося ротозея, не узнавшего его, который еле успел отпрянуть и перекреститься.
– Свят, свят, свят! Ох, не к добру это, ох не к добру… Почил преподобный Сергий, а теперь антихрист по Руси носится! – испуганно вскричал горожанин и кинулся разносить по Москве страшную весть.
По Большой улице, пересекавшей Кремль из конца в конец, князь домчался до своего двора. Там у погребов холопы разгружали возы с соленой рыбой. Увидев князя, все сдернули колпаки. Не обращая ни на кого внимания, Василий Дмитриевич осадил коня у крыльца, спрыгнул наземь и кинулся на женскую половину, распугивая сенных девок, словно куропаток, поднятых на крыло собачьим лаем. Отворил низкую дверь, нагнулся и ступил в горницу.
Княгиня сидела с котом Веней на руках, поглаживая того, а перед ней стоял рында Шишка. Глаза у кота были влажны от переполнявших его воспоминаний или чего-то еще, и он щурился в истоме…
Получив от Шишки княжескую грамотку, Софья Витовтовна, воспользовавшись отсутствием мужа, потребовала от него, чтобы повинился в том, что разболтал о ее маленьком капризе на берегу Волхова, но тот отпирался, как мог, ничего не понимая.
Увидев Василия Дмитриевича, Софья вскрикнула и, зардевшись, словно маков цвет, бросилась к нему на грудь, чувствуя дурманящий запах мужского пота. При этом черный кот, сброшенный ею на пол, недовольно взвизгнул.
Темперамент княгини с трудом мирился с длительным отсутствием мужа но вот наконец-то вернулся… Василий Дмитриевич, в свою очередь, ощутил под рубахой любимое чарующее тело и почувствовал сладость губ. В голове разом помутилось, и поплыло. Сколько это длилось, они не помнили, но придя в себя, увидели Шишку.
– А тебе что здесь надо?
Рында уже открыл было рот для ответа, но княгиня опередила его:
– Звал
