Между молотом и наковальней - Михаил Александрович Орлов
В конце концов Тохтамыш уступил своим любимцам, поручив Бек-Ярык-оглану вручить Василию Дмитриевичу ярлыки. Князь глазам своим не поверил, когда получил грамоты. Видно, деньги и правда имеют магическое, сакральное воздействие.
В тот же день Василий Дмитриевич отрядил в Москву рынду Шишку с письмами к любимой женушке Софье Витовтовне и боярину Илье Ивановичу Квашне. В первом он сообщал о том, как страшно соскучился и желает приникнуть к ее ласковому нежному телу, а во втором наказывал ждать его в Коломне с двумя тысячами ратников и боярином Дмитрием Всеволожем. Последнее более всего озадачило Квашню. К чему тут Всеволож?
Самому отбирать дарованное ханом у родственника[83] московский князь постеснялся, упросив Тохтамыша послать с ним посла, дабы тот ввел его в новые владения. Число татар в данном случае не имело значения, при вооруженном сопротивлении у Василия Дмитриевича имелась своя рать, потому хан с саркастической ухмылкой отрядил с ним царевича Улана с сотней всадников.
Ярлык давал лишь формальное согласие высшей ордынской власти на перемену владетеля. После «великой замятни» русские уже не настолько зависели от Орды, чтобы безропотно уступать кому-либо свои наследственные уделы. Захватить власть в Нижнем Новгород предоставлялось самим москвичам.
Василий Дмитриевич стоял на корме ладьи и с наслаждением вдыхал чудные прелые запахи осенней земли. С дерев тихо, кружась под порывами ветра в таинственном шорохе, опадала листва, ложась на струящуюся под ладьей воду. Московский князь миновал Нижний без остановки, что поразило тамошних горожан. Да и самого нижегородского князя.
30
В Кракове на Рыночной площади шумно и многолюдно, а в высоких покоях Вавельского замка за подъемными мостами и крепкими, окованными железом воротами вельможные паны в тишине морщат лбы, размышляя о будущем великой Польши. После долгих и непростых дебатов, несмотря на все, что Витовт сделал дурного для королевства, сановники Польши приняли судьбоносное решение помириться с ним, после того как убить его не смогли. Для этого пришлось отбросить ненависть и желание отомстить за содеянное князем прежде.
По предложению краковского архиерея Петра Выша к Витовту отрядили Хендрика из династии Пястов, сводного брата мазовецких князей Януша и Семка. Еще в детстве его нарекли епископом Плоцка[84], а год назад он принял сан и взошел на епископскую кафедру. Сей прелат мало походил на канонических священнослужителей: любил представления комедиантов, выпивал чрезмерно, не чурался сквернословия и женского общества.
Как бы то ни было, но никто не пользовался таким успехом у прекрасного пола, как церковники, считавшиеся самыми изысканными и пикантными ухажерами. Недурно образованные, они в силу обета безбрачия помалкивали о своих любовных похождениях, что всегда ценили их подружки. Той, которая вкусила любовь клирика, все остальные казались бледной тенью его. Ни военные, ни судейские, ни торговые люди, ни просто богатые бездельники не выдерживали никакого сравнения с носящим рясу.
Двадцатичетырехлетний плоцкий епископ не отставал от своих собратьев, а по молодости и темпераменту даже превосходил многих из них. Некоторые паненки и паны со странной загадочной улыбкой томно вздыхали, вспоминая пригожего статного прелата, принимавшего их в исповедальне или в любом другом месте. При каждой малейшей возможности они посещали проповеди молодого архиерея, млея от его голоса.
По поручению короля Ягайло и королевы Ядвиги Хендрику надлежало заключить с Витовтом «вечный мир». Его полномочия простирались до того, чтобы обещать князю всю коренную Литву, включая Вильно.
В главном капитуле Мариенбурга умные и проницательные мужи отлично помнили, как Витовт однажды уже изменил Ордену[85], и не слишком доверяли ему. Для надзора за князем в Риттерсвердере с отрядом рыцарей находился хитроумный Марквард фон Зальцбах, бывший комтур прусского города Балги, некогда томившийся у него в плену у Витовта. У них тогда сложились искренние, доверительные отношения, он некогда даже умудрился изнасиловать юную Софью. К тому же фон Зальцбах свободно владел литовским, а таких членов Ордена ценили, особенно если они были готовы исполнять любое поручение и выполнить порученное виртуозно, с душой и фантазией, вникая в суть вопроса с полуслова. Будучи речист и начитан, он некогда пересказал Софье роман о Тристане и Изольде, который произвел на нее неизгладимое впечатление. С тех пор княжна убедила себя в том, что плотская страсть от Всевышнего, а все остальное – ханжество, лицемерие и глупость.
Комтуру, встретившему епископа при въезде в тевтонские владения, Хенрик сообщил, что послан с мирными предложениями, и не возбудил в нем подозрений. Да и что может сделать прелат в сопровождении горстки слуг?
В Риттерсвердере на встрече с Витовтом прелат намекнул ему, что не худо бы тому исповедаться.
– Но у меня есть свой духовник, – удивился князь.
– Ничего, сын мой, чем больше отпускающих грехов, тем лучше, – заверил его епископ.
Заперев двери замковой церкви, архиерей открыл князю истинную цель своего приезда и предложил ему Литву в обмен на примирение с Ягайло. Витовт сперва засомневался, не обман ли это, не западня ли, уж слишком соблазнительными казались условия. Хендрику пришлось поклясться кровью Христовой в правдивости своих слов и протянуть ему письмо, скрепленное королевской печатью. В нем сообщалось, что сей прелат действует по приказу Ягайло и ему надлежит верить во имя Всевышнего. Такое превосходило все самые смелые мечтания литовского князя, и он согласился.
О своем переходе на сторону Ягайло Витовт оповестил лишь самых близких своих подданных, которых мог перечесть по пальцам одной руки. Каким бы ловким и проницательным ни слыл фон Зальцбах, но он не заподозрил неладное. Его переиграли.
На дворе стояла весна, природа оживала, набухли и лопались почки на деревьях, зазеленела первая травка в ложбинах, расцвели белоснежные звездочки ветреницы и колокольчики сон-травы, розовые зонтики красавицы-медуницы. Теплыми благоухающими вечерами в молодой крови пробуждались неясные чувства, будоражившие душу. Сам не заметив того, плоцкий епископ воспылал страстью к сестре Витовта Рингайле (в крещении Елизавете), имевшей великолепные русо-пепельные волосы, тонкую полупрозрачную кожу, огромные лазоревые глаза наяды, чуть вздернутый носик с горбинкой, чувственный рот и гордую аристократическую осанку.
Хендрик не смог или не пожелал противиться порыву страсти. Прогуливаясь с княжной по замковому садику меж кустов и ведя вкрадчивые беседы, прелат чувствовал, как девушка начинает трепетать
