Между молотом и наковальней - Михаил Александрович Орлов
От челяди ничего не скрыть, ибо она вездесуща, словно комарье в летний вечер. Однажды истопник случайно подслушал, как гость домогался Рингайле в беседке, говоря ей с придыханием:
– Всемилостивейшая княжна, как чуден твой стан, ты вся будто восхитительный волшебный бутон цветка. Умоляю, дай мне изведать сладость твоих губ и отдай мне твое сердце и тело. Не мучь, возьми и все остальное, что алчет тебя…
– Это уже слишком, ваше преосвященство! – отстранилась Рингайле. – Без венчания я не могу никому принадлежать, кроме Господа нашего, ибо некоторые под видом огня любовного предаются плотскому неистовству. Спаси и сохрани меня от этого, Боже! Уж лучше стать Христовой невестой, нежели отдаться мужчине без церковного благословения.
– Скажу тебе со всей прямотой служителя церкви: добродетель ни от чего не спасает… Наоборот, чем более девица осуждает чужие грехи, чем она неприступней, тем ей все упорней приписывают мыслимые и немыслимые пороки.
– Нет, нет! Я так не могу… – вздохнула она, потупив взор.
– Ну а потом, после того как священник освятит наш союз, ты будешь принадлежать мне?
На это девица лишь вздохнула и опустила глаза, отстраняясь от прелата.
Несмотря на свое духовное предназначение, забыв страх перед Богом и стыд перед людьми, Хендрик просил руки княжны у ее брата Витовта:
– Что-то я перестаю понимать что-либо… А как же твой сан и обет целомудрия? – спросил тот, присматриваясь к просителю – уж не перебрал ли он лишку.
– Отдай за меня Рингайле, – настаивал епископ, чувствуя, как в нем звенят строфы библейской Песни Песней[86].
Он был готов заплатить за овладевшую им страсть чем угодно, даже своей бессмертной душой, только бы добиться предмета своего вожделения. Когда кровь так бурлит и клокочет в жилах, уже никуда не денешься.
За три недели Хендрик договорился с князем о «вечном мире», прилюдно совлек с себя церковные одеяния и заключил брак с княжной. Его энергия поразила всех, но такие долго не живут[87].
Проводив молодоженов до границы, Витовт вернулся в Риттерсвердер. В орденском капитуле, узнав об отъезде Хендрика, с облегчением вздохнули, полагая, что его приезд ограничился странным бракосочетанием и ничем иным. Тем не менее женитьба оказалась неплохим поводом для поездки.
Под предлогом, что княгиня Анна Святославовна давно не видела родных, литовский князь с согласия великого магистра отпустил ее в Смоленск, но она неким таинственным образом очутилась в Кракове, где провела тайные переговоры с королем.
Под разными благовидными предлогами Витовт разместил в близлежащих орденских замках своих литовцев и затаился, выжидая. В начале июня, когда дороги просохли, его старый приятель Марквард фон Зальцбах со своими людьми отправился в набег на Литву. Тогда, сбросив с себя личину преданности Ордену, литовский князь пленил застигнутый им врасплох гарнизон Риттерсвердера, сжег замок, разорил пограничные крепости Новое Гродно с Меттенбургом и ушел в Литву. В июле его с почетом принял польский комендант Верхнего замка Вильно Яско Олесницкий и с восторгом – простой народ, несмотря на то что два года назад он вместе с тевтонами опустошал окрестности города, сея повсюду смерть. Народные пристрастия темны, неясны и загадочны.
Весть об измене привела Орденский капитул в бешенство. Предательство – всегда предательство, даже если предают Дьявола ради Господа, но повторять дважды одну и ту же ошибку вдвойне постыдно. Оставалось лишь мстить. Младшего брата Витовта Сигизмунда (Жигмонда) и литовских бояр, содержавшихся в Мариенбурге, заковали в цепи и бросили в темницы, а малолетние сыновья изменника вскоре почили при невыясненных обстоятельствах. Ходили слухи об их отравлении, но доподлинно этого никто не ведал.
Как только в Краков дошло известие о прибытии Витовта в Вильно, Ягайло с Ядвигой отправились туда. Их сопровождали краковский епископ Выш, два королевских коштеляна – Яська Топора из Тенчина и Спытко из Мельштейна, а также около сотни вельможных панов с женами и подругами. Ехали с музыкой, шутами и многочисленной челядью, как это умеют поляки.
4 августа 1392 года в Островском имении неподалеку от Лиды подписали соглашение, по которому Витовт становился великим литовским князем на правах самостоятельного государя, но вассального по отношению к Польше, и обещал милостивейшим королю и королеве по первому требованию оказывать им помощь людьми, продовольствием и снаряжением. Что касается прежнего литовского наместника Скиргайло Ольгердовича, то к нему переходило Киевское княжество с титулом «великого русского князя». Витовта увенчали литовской короной в костеле святого Станислава, возведенном на месте языческого капища, но все это на первых порах выглядело довольно зыбко.
Родные братья Ягайло не скрывали своего недовольства таким возвышением вчерашнего недруга. В особенности негодовал Владимир Ольгердович, ни за что ни про что лишавшийся Киева и получавший взамен ничем не примечательный Копыль в Белой Руси. Он даже пытался искать правду в Москве, но Софья Витовтовна отговорила мужа вмешиваться в чужую тяжбу.
В Мариенбурге великий магистр благородный Конрад фон Валленроде вызвал к себе капеллана брата Фридриха:
– После измены Витовта для нас складывается неблагоприятная ситуация. Надо не допустить союза Вильно с Москвой, который скреплен браком Василия с Софьей.
– Понимаю. После смерти княгини этот союз неизбежно должен распасться.
– Необязательно все так буквально понимать. Достаточно уличить Софью в супружеской неверности. Смерть ее – крайняя мера, но если ничего другого не останется, то что ж… Кого-то следует послать в Москву, – заметил фон Валленроде.
– У меня есть на примете одна ловкая чертовка из русских. Вдова булочника Анна, которая уже не раз выполняла наши поручения…
– Приятно иметь дело с умным человеком. Выбор кандидатов я, разумеется, предоставляю тебе.
31
В Коломне великого князя встречали Илья Иванович Квашня и Дмитрий Всеволож с двумя тысячами ратников. Бояре полагали, что Василий Дмитриевич затевает поход на Рязань, ибо за Окой лежали ее владения, но ошибались. Им вручили ярлык на Нижний Новгород с напутствием:
– Постарайтесь обойтись без кровопролития, а впрочем, как получится… С вами поедет ханский посол Улан, который огласит волю царя Тохтамыша, – напутствовал бояр Василий Дмитриевич и поинтересовался, что новенького приключилось в его отсутствие?
Оказалось, что почил игумен Троицкой обители Сергий Радонежский почил еще по весне. Божественным провидением он почувствовал приближение кончины. Благословив на игуменство некоего чернеца Никона, он «начал безмолвствовать». В монастыре установилась гнетущая скорбная атмосфера ожидания смерти.
Самочувствие Сергия все ухудшалось. Наконец, собрав братию, он с трудом произнес последние
