Ночной страж - Джейн Энн Филлипс
Так с виду легко взять и уйти в этот лес, сказала я Эйре Блевинс. Часто пациенты убегают?
Никогда, ответила она. Если уходят – а это всегда мужчины, – то только в город. А к ужину сами возвращаются, или их городские приводят. Наших в лицо знают, и они все безобидные. Тех, кто совсем не в себе, из палат в дальних флигелях, вообще не выпускают на территорию. Пока не заслужат, как говорит Матрона. У тех, кто в Женских Палатах над медицинскими кабинетами, есть привилегии. Дамам из хороших семей, особенно помоложе, как ваша мисс Дженет, нравится ездить в экипаже, днем и вечером, с Матроной или докторами.
Я удивилась, услышав, что Мама относится к «помоложе». Видимо, они считали, что лет ей меньше, чем на самом деле.
Иногда у нас представления по вечерам. Персонал тоже участвует, в гостиных при палатах. У нас есть фортепьяно. Надеюсь, когда-нибудь мисс Дженет сыграет или споет. Вы можете с ней вместе.
Ну, даже не знаю… я никогда не училась, а она…
Да, конечно. Она не говорит, возможно, по собственному выбору, но она не в прострации и хорошо поладила с Рут, да еще и так быстро. Нашей миссис К. нужны причины, чтобы держать себя в руках. Она может, если постарается.
Деревья над нами сомкнулись, вниз спорхнуло несколько зеленых листьев. Дорога стала шире, мы вышли на просторный луг. Высокая живая изгородь между мужской и женской территорией осталась далеко внизу, за фруктовым садом и ровным полем, обнесенным низкой каменной оградой. Там, где трава была скошена едва не вчистую, стоял рядом с телегой мужчина, лошадь его была привязана к дереву. Он вскапывал землю длинной лопатой, отбрасывая комья в сторону. Гора земли росла прямо у нас на глазах. Миссис Касински перестала напевать. Мы стояли молча, только ветер шелестел в кронах деревьев.
Кто он такой? – спросила я.
Могильщик. А это кладбище при Лечебнице.
Он из городских?
Нет, он был военным, потерял рассудок, и его во время Войны отправили сюда, старый военный, потому что совсем уже стар. Он поправился, но уезжать не захотел, остался присматривать за кладбищем. Теперь копает могилы.
А деревья, что между нами, спросила я, это яблоневый сад? Верхушки кривоватых деревьев зыбились ровными рядами. Весна окрепнет – и они покроются цветом, мы это увидим, если останемся тут.
Да, сказала Эйра Блевинс. У нас круглый год подают яблочное повидло и яблочный пирог из консервированных яблок – ох, мисс Дженет, погодите…
Она припустила за Мамой, которая так стремительно шагала в сторону сада, что Эйре Блевинс пришлось приподнять юбки и перейти на бег. Миссис Касински, пыхтя, ковыляла следом, всплескивая руками, чтобы удержать равновесие, вздымая все свои слои черной ткани. Сиделка Коннолли! – услышала я. Эйре Блевинс было совсем не по душе гоняться за моей пациенткой. По счастью, на мне все еще были мои старые башмаки, я подхватила юбки в кулак одной руки и пустилась бегом. Дамы уже добрались до середины луга. Мама будто плыла среди бледно-желтой травы ей по пояс, жакетка ее была на тон-другой темнее. Я слышала, как Эйра Блевинс зовет: мисс Дженет! Стойте! Тут мисс Дженет остановилась и дождалась нас.
Когда я их нагнала, Эйра Блевинс все пыталась перевести дух. Мисс Дженет, говорила она, не разрешается так вот раз – и убегать!
Она не бежала, сказала я, запыхавшись. Просто шла быстрым шагом, чтобы мы поспевали.
Как по мне, бежала! – выпалила Эйра Блевинс.
Я обняла Маму за талию. Мисс Дженет, сказала я, вы должны слушаться Сиделку Блевинс. Говорите заранее, если решите сойти с тропинки и вволю побегать! Глядите, мы уже почти в саду. Можно немного погулять под деревьями?
Ну, сказала Эйра Блевинс, мы могли дойти сюда по тропинке, а не прямиком через луг.
Пошли в сад! – воскликнула миссис Касински.
Ладно, но только если вы не будете петь, миссис Касински, и мы все пойдем вместе. Договорились? Мисс Дженет?
Мама кивнула.
Что-что, мисс Дженет? Мы договорились?
Да, сказала Мама.
Сиделка Блевинс посмотрела на меня, победоносно сияя глазами. Может, Мама бы сказала и что-то еще, но миссис Касински шагнула вперед и ласково взяла ее под руку. Мы все повернулись к саду и чинно зашагали туда.
Эйра Блевинс сказала: тихонько, держитесь прямо за ними. Ваша мисс Дженет всякое может учудить. Вам главное за ней поспеть.
Простите. Но это хороший знак. Она стала больше говорить, особенно со мной наедине, а миссис Касински вроде как поспокойнее.
Посмотрим, надолго ли Рут хватит, сказала Эйра Блевинс.
Она… неизлечима?
Абсолютно. Все твердит про «негодяя, который зашел сзади и вышиб ему, бедняжечке, все мозги». Но она безобидная. Иногда, кстати, уезжает домой, обычно по праздникам. Хотя, боюсь, тут, у нас, ей лучше.
А что это у нее за ленточка?
Кусок билета, который давали тем, кто пришел к похоронному поезду Линкольна, она вшила его в брошь с траурной лентой и впадает в неистовство, если мы запрещаем ей эту ленточку надевать. Родители мужа с ней не справляются, а кроме как у них, жить ей негде. Да и понятно, что им не ужиться. Она их смущает и говорить любит публично, а они не большие поклонники Линкольна.
То есть они были сепаратистами.
Как и почти все тут.
А почему, как думаете?
Да уж не плантации свои защищали – не было у них ничего такого! Им пришлось бежать в Вирджинию, чтобы вступить в армию и сражаться за тех, кто обзывал их «этими с Запада» и «с фронтира». А еще они больно много о себе думали, чтоб слушать приказы федералов, которые их считали отсталыми, тем более что предки их все были с Юга. Большинство округов к северу и востоку твердо стояли за юнионистов, одни уэстонцы не запамятовали, как пренебрежительно к ним относились северяне, – память у них длинная. Уж как я обрадовалась, когда во главе Лечебницы поставили квакера и он отменил люльки.
Люльки? Что она имеет в виду? Я хотела спросить, но мы уже пришли в сад. Яблони с бугристыми стволами стояли в ряд. Я увидела, что Мама прямиком двинулась к кладбищу, да там и осталась, принялась бродить туда-сюда. Миссис Касински последовала за ней.
Они, похоже, поладили, сказала я Эйре Блевинс.
Как по мне, даже слишком. Дамы, окликнула она, не сходите с дорожки. Мы должны успеть обратно к обеду.
Завтрак мы пропустили – то ли оплошка в составлении режима дня, то ли Матрона Бауман намеренно решила уморить нас голодом. Я подсчитала, что в палату мы вернемся, пройдя в два раза больше, чем собирались. И тут за спинами у нас раздался оглушительный треск. Эйра Блевинс потянула меня в сторону и зажала мне рот ладонью. Между деревьями виднелись два крупных оленя, они, склонив головы, уперлись друг в друга рогами и толкались туда-сюда. По ходу потасовки они крошили в щепу толстые ветки, с губ капала пена. Один пихнул другого на острый обломанный сук. Тот, пронзенный, обездвиженный, удержался на ногах, однако соперник не унимался, заталкивал его дальше, все глубже насаживал на сук и удерживал – между ними расцвел цветок красной пены. Потом в воздух взметнулась искрящаяся струя яркой артериальной крови, хлестнув обоих по мордам, будто чтобы ослепить.
Эйра Блевинс медленно тянула меня вспять, прочь с тропинки, прямо через сад. Мы развернулись и пустились бегом, а за нами будто несся сияющий красный поток. Я вспомнила дорогу в Лечебницу, как повозка, трясясь по ухабам, остановилась у огромного бука. Вокруг сомкнулись тени, но тут я увидела Мамину жакетку, а потом квадратный черный силуэт миссис Касински на поле за низкой каменной стеной. Мы вбежали на кладбище. Вот только света мне не было, и темный сон ко мне не шел. Я хватала ртом воздух, привалилась, чтобы не упасть, к прохладным камням кладбищенской
