Соль Вычегодская. Строгановы - Татьяна Александровна Богданович
– Чего ж тотчас не браться? – перебил опять Данила. – Самая пора тотчас.
– Оно так, Данила Иваныч, – заговорил староста, покачивая головой. Да, вишь, как сход приговорил, чтобы, стало быть, ноне не браться, так работные люди, кои на посаде, как Вычегда прошла, все, стало быть, в струговщики понанимались, да и сошли с посада. Некем, слышь, тотчас взяться-то. Батюшка-то твой, может, своих бы холопов дал, так он, мотри, полну сотню с собой забрал, тебе тоже дать некого. Нанять-то оно можно. В Устюге, хошь бы взять, только лишь клич кликни – работных людей полно. Путь не дальний – водой в трои сутки обернешься. Так опять казны у нас ничем ничего. Иван-то Максимыч, может, и казны бы дал – уговор же у нас был и про казну, и в записи писано. А тебе, ведомо, не можно. Молоденек ты… Опять же и не хозяин сам.
– Сказывал я тебе, – рассердился Данила, – полным хозяином меня батюшка оставил. Аль в толк не возьмешь? А сколь казны вам надобно?
– Да близко тыщи. Всего-то Иван Максимыч повинен полторы тыщи уплатить. Да за два раза. Враз, стало быть, восемь сотен, и в другой ряд – семь. То и в уговорной записи писано. У вас в повети список лежит, и у нас в земской избе свой. Да тебе, ведомо, как выдать? Нипочем не выдашь.
– Отчего не выдам?
– Стало быть, будто как молоденек ты…
– Чего ты, дурень, заладил одно. Сказано, полный хозяин я. Вот тотчас велю Галке уговорную запись сыскать. Коль там все, как ты молвил, писано, выдам вам казну, чтоб тотчас вы огород ставить починали.
– Почнем, батюшка, как не почать, – заторопился староста. – Лишь бы взяться кем было. Взяться-то, мол, некем, как все работные люди.
– Ладно, слыхал, – перебил Данила. – Подь, сбирай сход. Коли приговорите тотчас починать, приходи за казной. И земского судейку забери, и грамоту пущай несет. Припишем на ей, что казну получили вы.
– Приведу, батюшка, Данила Иваныч, приведу. Дай тебе бог доброго здоровья. Истинно – хозяин ты.
Староста все кланялся и в то же время отступал к воротам. Про себя он думал:
«Ну, и ладно оборотилось. Ни в жизнь бы Иван Максимыч не дал. А тотчас и огород поставим, и свою казну до случая прибережем».
Галка чуть не плакал, как пришлось ему опять выдавать казну, но Данила и не разговаривал с ним больше. Осмелел.
Через день посадские начали возить лес со строгановского двора. Во дворе тоже пошла работа. Пилили бревна, стучали молоты в кузницах, топились печи у гончаров.
Данила только похаживал по двору. «Иные парни, – думал он, – по семнадцатому году в рюхи играют. А я – хозяин!»
Голландец
Наконец и Федька вернулся из Вологды. Привез он и полиц и мастера-голландца. Когда голландец выходил со струга, на площади столпилось немало народа – и посадских, и строгановских холопов. В Вологде к заморским людям привыкли а в Соли таких и не видывали. Толкали друг друга, смеялись.
– Ну и обрядился! Шапка такая, что коли сверху поглядеть, не увидишь, есть ли и человек под ней. А на кафтан, видно, сукна нехватило, – кургузый, смотреть зазорно. И штаны-то по колено только, а сапог и вовсе нет, так, отопки какие-то, мало поболе лаптей. И собой чуден. Волосы долгие как у попа, а бороденка словно у молодого парнишки, хоть не так, видно, молод.
Данила тоже пришел на берег встречать мастера. Он-то на Москве бывал, всякого народа насмотрелся. Федька сказал ему, что тот мастер давно уж в русской земле живет. Служил он у Правдухиных тоже по соляной части, да они его неправильными деньгами разочли, так он обиделся и ушел. По-русски он все понимает и растолковать может, хоть и не очень чисто говорит. А как его звать, Федька сказать не мог – трудное имя. Голландец сам себя назвал:
– Питер ван-дер-Гун.
Данила велел накормить его, а потом сразу же повел в варницы. Не терпелось ему наладить все поскорей с солью.
Вычегда уж начала разливаться, надо было кончать весеннюю варю, не сегодня – завтра зальет варницы, так и не покажешь мастеру, как у них идет работа. Больше всего хотелось Даниле дознаться, можно ли так выправить соль, чтобы она стала не хуже заморской.
Голландец зашел в первую варницу, попросил посветить, заглянул в цырень, ахнул даже и головой закачал. Потом в ларь с рассолом долго глядел. Зачерпнул ведром, обмакнул палец, облизал и кивнул головой, точно понравилось ему. Хоть работники сами, когда им в рот рассол попадал, не знали как отплеваться. Потом мастер спросил готовую соль. Повар показал ему – за варницей целая куча на рогоже павалена. Правду сказать, и показывать стыдно будто. Непривычный человек и не угадает, что за мусор навален. Мастер поглядел на кучу, потом на повара, потом на Данилу.
– Золь? – спросил он.
– То-то – соль, – сказал Данила. – Сами видим – никуда. А ты скажи, можно ль выправить? Голландец взял в горсть соли, пересыпал с руки на руку, разглядывал, нюхал и потом сказал:
– Чинить сирен надо, белай будет.
– Да про то и молвить нечего, – сказал Данила, – сами то ведаем, за то и полиц выписал. Видал?
Мастер кивнул головой.
– А ты мне скажи, – продолжал Данила, – как починим, станет ли наша соль добрая, не плоше заморской?
Данила смотрел на мастера во все глаза. Голландец оглянулся на ларь с рассолом.
– Там золь хорошь, – сказал он. – Делайть можно. Только работайть многа. Платить многа – дорого будет.
Данила обрадовался.
– Не бойсь, немчин, – сказал он, – Строгановы Правдухиным не чета. Заплачу. Коль выправишь соль, что гости заморские браковать не станут, ничего не пожалею, много боле против уговора заплачу, не стану молвить – дорого-де.
Мастер покачал головой.
– Не надо, – сказал он, – как уговор, так плати, многа не надо.
Данила удивился.
– Сам же молвил, много платить надобно.
– На мне, – сказал голландец. – Кто работай. Работать многа больше надо. Им многа платить.
И он махнул рукой в сторону холопов, издали глядевших на немчина.
Данила еще больше удивился.
– Так то ж холопы, сказал он, – чего ж им платить? Чего велишь, то и сполнят. Ты мотри, Надейка, – повернулся он к повару, – слухай того мастера и работникам вели. Коль на кого с жалобой придет, отодрать велю.
Даниле мастер очень понравился. Знает, видно, толк в соли. И лижет, и нюхает, и на
