Шесть дней в Бомбее - Алка Джоши

– Прошу прощения, мэм.

Они окинула меня взглядом, потом покосилась на висевшие на груди часы.

– Сестра Фальстафф, я думаю, вы сейчас не в лучшей форме. Из-за смерти мисс Новак вы не в состоянии эффективно выполнять свои обязанности. Идите домой. Я попрошу других сестер подменить вас до конца смены. Завтра, когда придете на работу, загляните ко мне.

Она произнесла все это так, словно не услугу мне оказала из милосердия, а сделала выговор. И наверное, влетело мне за дело.

– Да, сестра, – ответила я.

Мне не терпелось обсудить с Амитом уход Миры и то, как сильно я буду по ней скучать. Но тут на частной машине скорой помощи привезли двух пострадавших в аварии. Молодой англичанин на скутере сбил индианку, выскочившую из переулка с сумками в руках. Оба были без сознания. Доктор Холбрук и Амит вызвали помощь из больницы «Джей-Джей» и сейчас пытались остановить кровотечение и обработать раны у мужчины на бедре и у женщины на животе. Ясно было, что операция продлится несколько часов.

* * *

В тот вечер я ушла из больницы в восемь. Педали крутила медленно – не хотелось возвращаться домой и все рассказывать маме. Проехала мимо здания Бомбейского высокого суда, возле которого сейчас шел митинг против тяжелых условий труда для работников текстильной промышленности. Какой-то мужчина кричал в мегафон:

– Мы работаем по четырнадцать часов в день и все равно не можем прокормить свои семьи! Мужчины теряют руки, кисти, пальцы из-за устаревших станков, которые чертовы британцы отказываются ремонтировать. Мы задыхаемся! В цехах нет окон, не поступает свежий воздух…

Его заглушил рев толпы:

– Уважайте наши права!

Я проехала мимо парси в костюме с зажатым под мышкой портфелем. Мимо трех мусульман, болтающих у мечети. Остановилась поглазеть на мужчину, который учил ворону доставать у него из кармана биди. Наверняка хотел этим фокусом заработать им обоим на пропитание. Проскочила мимо продавца мороженого с тележкой (к вечеру стало прохладнее, но днем, в жару, мало кто мог отказаться от кульфи). Рядом с ним на расстеленном ковре сидел мужчины и вырезал из слоновой кости компанию слоников.

Вскоре я перестала отвлекаться на митингующих и уличных торговцев. И вдруг осознала, что еду не домой, а в противоположном направлении – в сторону Марин-драйв, где жила Мира. Вдоль залива и пляжа тянулась набережная. Я остановилась у одного из зданий и посмотрела вверх, туда, где располагалась квартира, в которой я вчера вечером помогала Мире выбрать платье для торжества у Сингхов. Казалось, это было давным-давно. В окнах мелькнул свет. Наверное, это Филип Бартош скорбел у себя дома. Он так странно посмотрел на меня, когда Амит выводил его из палаты Миры.

Я развернула велосипед и покатила на запад, к вокзалу Виктория – жуткой готической громадине, построенной по британскому проекту. Я была так подавлена, что отчего-то начала оплакивать тысячи индийцев, надрывавших спины на строительстве этой махины, чтобы вечером вернуться домой с парой жалких грошей, на которые и семью не прокормишь.

Через три часа, после безуспешных попыток укатить подальше от чувства стыда, отчаяния и несправедливости, я, задыхаясь и обливаясь потом, подъехала к нашему с мамой дому. Было одиннадцать вечера, а вернуться с работы я должна была только после четырех утра. Поднимаясь по лестнице, я с ужасом думала, как расскажу маме о смерти Миры и о том, что все стали именно у меня требовать ответа на вопрос, почему это произошло.

Едва взглянув на меня, мама развернулась, направилась к примусу, наложила в тарелку дала и роти макки ки – мои самые любимые блюда. Потом, словно больную, подвела меня к столу и усадила. Пододвинула поближе стул, опустилась рядом и сказала:

– Рассказывай!

* * *

Так же она поступала, когда девочки в школе дразнились, что отец не так уж сильно меня любил, раз уехал. Или когда старшая медсестра больницы в Калькутте сказала, что от меня одни проблемы. Я ни слова не успевала проронить, а мама уже понимала, что что-то меня расстроило.

Горло сжало до боли. Я рассказала маме, что Мира скоропостижно умерла. Передала слова настоятельницы и свои сомнения. Что, если я перепутала дозу? Или забыла в палате пузырек с морфином? Как я могла так поступить?

Мама слушала, нахмурившись, и чем дольше я рассказывала, тем глубже становились морщины у нее на лбу. Потом она накрыла мою руку своей.

– Мне жаль, что твоя подруга умерла.

– Ой, мам! – Я обняла ее.

Она знала, как сильно я буду скучать по Мире. В последние шесть дней я только о ней и говорила. От одного слова «подруга» что-то вырвалось у меня из груди, что-то, что я надеялась там схоронить. Мира в самом деле стала моей подругой. Показала мне ту свою сторону, о которой знали лишь немногие. До больницы она писала, участвовала в выставках и варилась в своих собственных мыслях. А прикованная к постели, вынуждена была успокоиться, переосмыслить свою жизнь и поделиться с кем-то воспоминаниями, сомнениями и сожалениями. Я оказалась рядом и охотно выслушивала ее. Шесть дней оказались словно резиновыми, растянулись в целую жизнь. Казалось, мы знали друг друга много лет.

Мама обняла меня и стала укачивать, как в детстве, когда я разбивала коленку, когда у меня выпадал зубик или ломалась кукла. Я принимала ее утешения, пока не выплеснула все свое горе – по крайней мере, на время. Я знала, что боль накатывает волнами, так было у родственников пациентов, которых нам не удавалось вылечить. Наверное, и муж Миры чувствовал то же самое.

Наконец, мама разжала руки. Покопалась в лоскутках ткани на столе и одним из них вытерла мне щеки. Затем отломила кусочек кукурузного роти, макнула в дал и сунула мне в рот.

– Поешь!

Я с усилием проглотила. Всегда была послушной дочерью. После ухода отца я поняла: маме нужно, чтобы я выполняла все ее просьбы и не создавала лишних проблем. У нее не было денег, чтобы отправить меня в монастырскую школу, как в свое время сделали ее родители, индийцы из среднего класса. Я училась в бесплатной государственной школе. Дома мама учила меня английскому, заставляла читать вслух учебники кройки и шитья и поправляла произношение, чтобы я говорила как англичанка, а не как индианка. Слова «прорезные карманы», «брюки-палаццо» и «наметка» я выучила раньше, чем поняла, что они означают. И вот благодаря урокам матери я выиграла стипендию в частной монастырской школе. Когда мама решила, что мне нужно записаться на курсы