Между молотом и наковальней - Михаил Александрович Орлов
– Мне было божественное ведение! Иди вперед, и великий Аллах поможет тебе!
За изменчивой, неоднозначной богословской формулой Саид Барак видел сущность происходящего и верно сориентировался в текущей обстановке.
Снова гулко взревели трубы, и множество глоток разом выдохнули в едином порыве:
– Сурун, сурун[66]!
Воинов Тохтамыша вдохновляли иначе, обходя их ряды, муллы твердили:
– Сегодня вам предстоит биться не за злато, лошадей, невольниц, а за своих жен, детей и матерей, за отчий очаг и могилы предков. Стойте за них до последней капли крови, иначе покроете себя вечным позором и бесчестием! Родившийся свободным должен умереть свободным!
Битву начал Железный Хромец, бросив в атаку правое крыло своей армии. Горяча лошадей, всадники понеслись вперед. Кони и люди сшибались с яростью и остервенением. Все смешалось, и ничего невозможно стало разобрать. Рубились с необыкновенным озлоблением. Кровь струилась по клинкам и лилась на траву. Лошади, не отставая от наездников, грызли и рвали друг друга зубами. Летописец писал: «Взвилась пыль из-под копыт, смешались небо с землей, а река Кондурча окрасилась кровью». Раненые до последней возможности старались держаться в седлах, ибо упавших затаптывали.
Тимур на гнедом скакуне, весь в черном – доспехах, плаще и шлеме, словно демон, наблюдал за битвой. Линии боевых порядков обеих армий набегали друг на друга, будто волны, и вновь откатывались, оставляя после себя бездыханные тела.
Вскоре воины-гулямы потеснили противника в центре, зато на правом крыле ордынцы отделили от основных сил Железного Хромца левый фланг, намереваясь прижать его к реке и уничтожить. Настал критический момент. Силы обеих сторон были примерно равны, а потому исход схватки мог решить случай или оплошность одного из полководцев.
Ангел смерти Азраил кружил над полем боя. Стяг Тимура с рыжими лошадиными хвостами и золотым полумесяцем на острие начал приближаться к ставке хана. Это закованный в броню резерв великого эмира пошел в атаку, разрезая строй врага, будто железная струна – сливочное масло. До победы ордынцев оставалось совсем немного, но в эти судьбоносные мгновения ханское знамя дрогнуло и исчезло из виду.
Уничтожение или пленение полководца – лучший исход битвы. Неплохим считалось и его бегство, хотя это часто сулило продолжение борьбы в дальнейшем. Тохтамыш бежал, хотя не страдал малодушием, но предпочел жизнь смерти.
За ханом последовало его окружение, а потом и все остальные. Началась паника. Бегущих преследовали, пронзая их копьями, поражая стрелами, рубя саблями, но они уже не сопротивлялись. При ином исходе боя ордынцы также не пощадили бы врага. Таковы закон войны и ее страшная диалектика.
Когда большинство преследователей, еле живых от усталости, вытирали затупившиеся окровавленные клинки, Железный Хромец медленно опустился на цветастый бухарский ковер и возблагодарил Всемилостивейшего за победу.
Многие храбрецы в тот день полегли в сече. Всевышний дал им жизнь и взял ее обратно. Часть из уцелевших, но раненых вскоре предстанут перед Его Престолом. Смерть от потери крови или занесенной инфекции доберется вскоре до многих…
Поздравляя с победой, приближенные осыпали Тимура Гурагана монетами и самоцветными камнями, а он снисходительно терпел, хотя ему было не до того.
Добыча превзошла все ожидания. Бегство Тохтамыша освободило его от сокровищницы и гарема. Щит ислама и Защитник правоверных щедро делился трофеями со своим окружением, считая необходимым поддерживать в каждом жажду наживы, заставляющую идти на смерть.
После дележа добычи даже беднейшие обогатились так, что им и не грезилось. Даже простому воину досталось по нескольку лошадей и много прочего добра, часть которого при возвращении выкинули. Несмотря на смерть товарищей и тяжесть похода, все чувствовали себя счастливцами, потому что остались живы.
Месяц Железный Хромец праздновал победу, удовлетворяя похоть своих сподвижников пухлыми мальчиками, страстными наложницами, и, несмотря на запрет Мухаммеда относительно вина, к вечеру оказывался сильно пьян. Из лагеря разносились песни, женский визг, а то и предсмертные вопли. Улус Джучи лежал перед Великим эмиром, словно сад с выломанной калиткой. Входи и бери, что пожелаешь. С приближением осени он двинулся вспять, но весть о сокрушительном разгроме Орды летела впереди, и соседям Тимура Гурагана становилось не по себе от предчувствия своей участи…
Щит ислама и Защитник правоверных полагал, что битва при Кондурче[67] ознаменует конец правления Тохтамыша и обесчестит его в глазах людей степи.
25
Февраль, снега еще довольно, но дни становились все длиннее, а ночи короче, и, радуясь приближению весны, веселее щебечут пичуги. Деревья, словно завороженные, стоят по сторонам тракта, белые стволы берез кажутся прозрачными от мороза, а сосны, освещенные ярким солнцем, – золотисто-розовыми. Именно в эту пору Киприан отправился в Великий Новгород.
Когда-то тамошнее вече отказало Пимену в церковном суде, и запрет этот соблюдался даже после его смерти. Город отказывался содержать русских митрополитов и впоследствии.
Северный форпост Руси был невероятно богат, здесь даже простолюдины ходили не в лаптях, а в сапогах. Отказ от митрополичьего суда происходил скорее от гордыни, нежели от скаредности. Тамошние купцы, как и все прочие коммерсанты, неплохо считали прибыль и убытки, однако бережливостью, как ни странно, не отличались.
После того как Антоний возвел Киприана в сан святителя всея Руси, тот привез с собой патриаршую грамоту с наказом Новгороду дать ему суд по старине. Более того, его признал новый великий владимирский князь Василий Дмитриевич, сюзерен вечевой республики. Митрополит Киевский и всея Руси знал, что новгородцы своевольны, но все же хотел как-то урегулировать спор мирным путем. Продление размирья грозило выделением новгородского архиепископства в отдельную митрополию, коли город предложит патриархии, переживавшую не лучшие времена, достойную сумму. Деньги – мерило многого: чести, верности, справедливости, даже любви, но, к счастью, не всегда…
Киприан ехал в Новгород через Тверь. Так считалось безопасней, хотя дольше, нежели через Волок Ламский и Микулин, но там путников частенько грабили. Днем местные селяне занимались мирным трудом, а с наступлением сумерек брали кистени и выходили на большую дорогу. Иногда труд душегубов сторицей окупался, хотя немало из их находили замерзшими в придорожных сугробах. В холод там так сладко дремать, что сил нет этому противиться…
На сей раз государь Михаил Александрович в Твери отсутствовал – отправился с сыном в Вильно для переговоров со Скергайло, потому Киприана встречал только владыка Арсений с боярами и клириками. При въезде в город через Волжские ворота ударили в колокола. Над дранкой[68] и тесом крыш взметнулись встревоженные галки.
Церковь на Руси жила по византийскому времяисчислению и отсчет
