Ночной страж - Джейн Энн Филлипс
Бакалейщик открыл – лицо багровое, глаза воспаленные, за ухом карандаш. Живее давай, старуха, сказал он. У меня и без тебя забот хватает.
Дервла начала перечислять нужные ей товары, и тут за спиной у бакалейщика появилась его жена: глаза выпучены, над головой раскручивается ключ на веревке, точно она вознамерилась заарканить своего седоватого мужа. Ключ звонко впечатался ему в ухо, а она зацокала белкой, будто бы его поддразнивая.
Отдай, жена, мне ключ – уж я до тебя доберусь! Погоди, упеку тебя в Лечебницу! Бакалейщик отвернулся от двери, жена его метнулась вправо, влево, пытаясь протиснуться мимо мужа в переулок. Потом отскочила назад в полутьму – с визгом, неприбранная со сна, волосы взлохмачены. Жди, сказал бакалейщик Дервле и притворил дверь.
Дервла сделала шаг назад. Жена была совсем юной – ребенок при старике, с тонкими девичьими щиколотками. Голыми и грязными. Скорее всего, он подобрал ее в каком-то салуне, использованную и готовую на всё. В последнее время на улице она появлялась все реже и реже, оглядывалась через плечо, что-то выговаривала одними губами, чиркала в разные стороны пальцами, будто пытаясь передать какое-то тайное сообщение. Дервла смотрела на бакалейщика сквозь приоткрытую дверь. Он догнал девушку, поясным ремнем привязал ей руки к бокам, защелкнул пряжку, чтобы не трепыхалась. Визг прекратился, когда он всунул ей в рот кусок ткани и перекинул ее через плечо.
Жди! – крикнул он Дервле снова и скрылся вместе с девушкой в жилье над лавкой. Задняя лестница заканчивалась у самого выхода в переулок, Дервла слышала грохот его шагов, слышала, как девушка колотит пятками в стену.
Все это время Дервла стояла спиной к улице, держа перед собой плотно набитый хаверзак. Травы и снадобья она продавала на субботнем рынке: женьшень и коренья для чая, сушеную лаванду, вытяжку из болотной мяты, плетенки из травы и шалфея. Мешочки с древесными наростами, выдержанными в лисьей моче, – отгонять оленей и кроликов от посадок. Она знала, что по городу ходят слухи о неразговорчивой старухе в мужской одежде, но слухи служили заслоном от бед. Горцы не понимали ни ее повадок, ни слов ее речи. Брали у нее травы, выменивали на муку и дробленое зерно, а в прочем она их только отваживала. Белые бедняки, замордованные работой, покупали у Дервлы мешки с кореньями, чтобы не тащиться в глухомань и не копать самим. С бакалейщиком она вела меновую торговлю в переулке. Здесь он проводил свои тайные сделки. Похоже, и с самогонщиками тоже.
Дервла пониже надвинула широкополую фермерскую шляпу, обвела улицу взглядом.
В городке не было шпилей и решеток, балконов и гавани, судов с колышущимися мачтами, только немощеная дорога с дощатыми тротуарами, покосившиеся домишки, свиньи и бродячие собаки на улицах. Когда пятнадцать лет назад они поселились наверху, на кряже, Дервла редко спускалась вниз, а Элиза и вовсе никогда. Родненький ее был тогда уже не мальчиком, а мужчиной, двадцать два ему исполнилось, а Элизе семнадцать. Он велел им оставаться в горах, сам изредка ходил вниз за припасами. Теперь все изменилось. После окончания Войны городок разросся. Все эти годы через него кочевали разные чужаки. Освобожденные негры, итальянцы, говорящие по-немецки рабочие из северных городов. Конкуренты-лесозаготовщики вырубали ближайшие к городку леса, сплавляли бревна в города к северу и к востоку. Право на вырубку – так это называлось – какой-никакой заработок для обнищавших фермеров.
Бакалейщик вернулся, грубым рывком распахнул дверь. Вот, как обычно, сказал он, протягивая мешок с продуктами. Жестом подозвал Дервлу поближе. Слушай, знахарка. Я ее держу под замком, да только она хитрая, выкрала ключ от комнаты, пока я… недужил. Бесится по ночам. Есть у тебя какой настой, корень или порошок, чтобы ее успокоить?
Дервла переложила хаверзак из руки в руку. Есть, но стоит дорого.
Заплачу сколько скажешь. Потом мне еще этим платить, в Лечебнице в Уэстоне. В ней богатеньких держат. Там пусть выпендривается и выделывается сколько захочет.
Ей нужен отдых, сказала Дервла. Теплый суп.
Теплый суп? Да я бы ее протолкнул в ворота этой Лечебницы прямо в ночнушке, глухой ночью, будто она без гроша, а то они меня разорят. Но платить придется, а сперва нужно ее утихомирить и довезти. Что у тебя есть?
Дервла перебирала свои запасы. Показала ему мешочек и пузырек с толчеными кореньями, настоянными на виски. В мешочке листья дурмана, сказала она, перемолотые в порошок, – чайную ложку без горки на кварту воды, в виде чая. В чай две капли настойки – не больше! Там растертая белладонна и черный стеблелист, его тут у вас воронцом называют…
Да оно мне сдалось, как его называют, женщина!
Есть бумажка и пустой пузырек?
Он тут же принес их, смотрел, как она пересыпает немного порошка в сложенную бумажку. Когда она стала отсчитывать капли настойки, он схватил ее руку и отлил побольше. Давай сюда, сказал он, и забрал свой пузырек.
Это доза на пять дней, сказала Дервла. Две капли в чай – и она успокоится, проспит всю ночь. Меда добавить, а то горько.
Мне что с того, что горько? Я бы у тебя всё купил, если б ты продать согласилась. Он развернулся, потому что над двустворчатой дверью на улицу звякнул колокольчик. Раздался голос. Паршивый мошенник-конф пожаловал, сказал бакалейщик. Цену говори, женщина, да поживее.
Голос Дервла узнала. Папа пришел выменивать товар. По крайней мере будут припасы для КонаЛи.
Вот в этот ящик добавь, сказала она бакалейщику. Два фунта кукурузной муки, фунт ячменя, шмат солонины, шмат бекона. Кварту уксуса. Сорговой патоки. И мятных леденцов. Она сощурилась. Бакалейщик ее боялся, и она по мере возможности этим пользовалась. И без обмана, сказала она. Ты ж меня знаешь.
Он лишь зыркнул на нее.
А потом этому отдай, сказала она, мошеннику.
Ему отдать?
Как слышал. Вместе с тем, что он выменяет или купит, вроде как решил дать ему хорошую цену. И скажи, что яйца тебе не нужны.
Почему, старуха?
Его жена и дети, сказала Дервла, голодают, пока он пьет в салуне. Так что отдай ему всё.
Бакалейщик только покачал головой, забирая бумажку и настойку. Потом повернулся в сторону Папы, расшумевшегося в лавке, взял Дервлин ящик и захлопнул дверь.
Дервла прошла вдоль стены поближе к улице, ведя лошадь под уздцы. Увидела перед бакалейной лавкой знакомую повозку, сзади сидели КонаЛи с парнишкой. Вскоре Папа уже грузил припасы, довольный тем, что обжулил бакалейщика: столько добра за нескольких дохлых белок. Корзинку с яйцами он вернул КонаЛи, вручил ей конфеты и направился к салуну. Дервла выждала, потом торопливо подошла к повозке.
Парнишка упоенно сосал леденец. Рядом стояла КонаЛи, она очень удивилась, но Дервла не дала ей заговорить. Вот, детонька, возьми мешочек с корнем фенхеля, вскипяти в ячменном отваре – вспомнишь как. Укрепляющее для мамы.
Ах, Дервла, ей совсем худо.
Приготовь, когда его не будет, КонаЛи. Выпьет настоя – поест. Ячменной каши, вареное яичко, кукурузную лепешку с патокой. Себе с парнишкой сделай яичницу с беконом. Ешь побольше, ты должна быть здоровой. А если он напьется в салуне, привяжи парнишку к себе. Скажи, повозкой сама будешь править, чтоб он отдохнул.
Знаю, он меня затем и привозит. КонаЛи прижала Дервлу к себе. Я твое сердце слышу, сказала она.
Это сердце твоей мамы, сильное, хотя
