Я, Юлия - Сантьяго Постегильо
– Хорошо, хорошо… – Септимий глубоко вздохнул. – Думаю, тебе пора отдохнуть. Прежде чем предоставить тебе обещанное, мы, полагаю, попросим тебя помочь нам в валетудинарии. Кроме того, мне представляется, что военная лечебница – это место, где ты будешь чувствовать себя свободнее. Лет проводит тебя.
– Да, наместник, но только я не нуждаюсь в проводнике. Дорога мне знакома.
Гален вновь поклонился и покинул комнату.
– Он знает Карнунт? – осведомился Септимий Север у Лета.
– Говорит, что служил здесь при Марке Аврелии, когда тот сражался с маркоманами.
Септимий изогнул одну бровь:
– Что ж, тогда пусть направляется в старую городскую лечебницу. Если все пойдет как задумано, его услуги нам действительно пригодятся. – Он замолчал и посмотрел в упор на Лета, потом на Цилона. – Вы разгадали послание моей супруги?
Трибуны переглянулись – кому отвечать первым?
– Я не смог, наместник, – сказал Лет.
– И я тоже, – отозвался Цилон.
Септимий Север встал с солиума и принялся расхаживать по большому залу, заложив руки за спину.
– Как вам известно, Гальба был императором… – начал он.
– Да, но я не понимаю, как это связано с нынешними событиями, – сказал Лет, облекая в слова замешательство обоих.
Септимий остановился в середине зала и упер руки в бока, внимательно глядя на двух трибунов, которые уже много лет были его ближайшими соратниками. Вместе с Плавтианом, Алексианом и, пожалуй, еще Публием Септимием Гетой – наместником Нижней Мезии, в честь которого был назван его младший сын, – Лет и Цилон входили в число тех немногих верных людей, на которых он рассчитывал… что бы ни приготовило ему будущее.
– Гальбу провозгласили императором после смерти Нерона, – стал объяснять Септимий. – Он был ставленником Сената, так же как Пертинакс. Его выбрали, чтобы предотвратить гражданскую войну, ведь Нерон не оставил наследника, и династия, которой положил начало божественный Август, оборвалась[19]. Но ничем хорошим это не закончилось. Почему? – Вопрос был риторическим; он не ожидал ответа от трибунов. – Гальба был скупцом и к тому же не понимал, что преторианская гвардия, по сути, определяет исход борьбы за власть – во всей империи, но прежде всего в Риме. Он не сдержал обещаний, данных преторианцам, а главное, не выплатил вознаграждения за то, что те возвели его на престол. Гвардия взбунтовалась, и Гальба погиб, успев побыть императором всего несколько месяцев. Никто больше не управлял ходом событий, началась гражданская война, долгая и жестокая, оставившая по себе печальную память. Все успокоилось, лишь когда один из тех, кто притязал на трон, одержал решительную победу. Веспасиан разгромил силы Отона и Вителия, и в империи восстановился мир. Этим миром мы наслаждались вплоть до недавних пор. Ибо, несмотря на то что Домициан, последний император из династии Флавиев, также не оставил наследника, сменивший его Нерва немедленно назначил себе преемника, против которого никто не стал возражать. Я говорю, разумеется, о Траяне. И вот теперь не стало Коммода, умершего без наследника, подобно Нерону и Домициану. Юлия говорит, что сенаторы остановили свой выбор на Пертинаксе и что он, похоже, будет не прозорливым Нервой, а вторым Гальбой. После свадьбы мы беспрерывно обсуждали государственные дела. Я рассказывал ей о том, что творилось в Сенате, о каждом мало-мальски видном сенаторе, наместнике, префекте и прокураторе. И она запоминала все. В отличие от нее, я забыл о том, что Пертинакс, несмотря на безупречный cursus honorum и способность договориться с кем угодно, большой скряга, как и Гальба. Старается поменьше тратить на солдат и наводит порядок в войске. Если Пертинакс будет вести себя так же, как его несчастливый предшественник, это вряд ли придется по вкусу преторианцам. Насколько я понимаю, моя жена предвидит, что он не собирается удовлетворять требования гвардии или, по крайней мере, будет с этим медлить. Если преторианцы взбунтуются, Рим станет неуправляемым, как после смерти Нерона.
Лет кивнул, но все же взял на себя смелость возразить, сделав шаг вперед:
– Со всем уважением к супруге наместника и ее посланию… Сообщая о положении в Риме, Плавтиан пишет, что оно складывается в нашу пользу. Алексиан назначен прокуратором анноны, а сам Плавтиан стал префектом, отвечающим за дороги и почту. Наши легионеры остановили караван с золотом, который Коммод незадолго до своей смерти отправил на север, чтобы заплатить варварам, нападающим на дакийскую границу. Гета наместничает в Нижней Мезии, под его началом два легиона. Когда мы отошлем золото в Рим, у Пертинакса будет достаточно денег, чтобы удовлетворить преторианцев и полновластно распоряжаться внутри империи. После этого, да будет мне позволено выразиться так, положение семьи Северов станет достаточно прочным. Разве нет?
– Возможно, золото, перехваченное нами по приказу Пертинакса, поможет на время успокоить недовольных, но при Коммоде казна опустела из-за постоянных трат на пиры, гладиаторские игры и забавы со зверями. Рим обескровлен из-за того, что борцов и хищников привозили со всего света. Но вряд ли это золото поможет предотвратить то, о чем предупреждает моя жена. Помни, легионам на всех границах тоже нужно выплатить жалованье. Я знаю, предчувствия никогда не обманывали Юлию, и поэтому я привык делать, как она скажет. Но не следует забывать и о том, о чем говорит Плавтиан. Мой брат Гета в Нижней Мезии начальствует над двумя легионами, и, как ты справедливо утверждаешь, мы обладаем достаточной силой в Риме и в империи – гораздо большей, чем, например, Клодий Альбин или Песценний Нигер. Во всяком случае, так мне представляется сейчас. Если мы оставим Рим, если Алексиан, Плавтиан и моя супруга с детьми покинут город, это усилит Альбина с Нигером и ослабит Пертинакса, который опирается на мое семейство. Пока что Пертинакса можно считать достойным императором, и я не могу предать его доверие, совершив столь бесчестный поступок.
– К кому же нам прислушаться? – спросил его Цилон. – К Плавтиану? Тогда мы спокойно выжидаем. Или к супруге наместника? Тогда все семейство покидает Рим, ибо в случае мятежа преторианцев столица может стать полем боя.
Септимий глубоко вздохнул. Он размышлял. Вернувшись на солиум, он вновь уселся в кресло. Очевидно, жена изо всех сил побуждала его сделать выбор: или она, или Плавтиан. Отношения между ними никогда не отличались теплотой. Плавтиан кое-как терпел Юлию в самом начале, считая, что Септимий взял в жены простодушную юную красавицу. Но после появления детей он не упускал случая выказать свою неприязнь к Юлии, а та не одобряла ни одного решения
