Миры Эры. Книга Третья. Трудный Хлеб - Алексей Олегович Белов-Скарятин
"Что ж, – сказала я, тоже начиная ухмыляться, – хорошо, я расскажу вам, сколько мне лет, и как пишется моё имя, и всё прочее, но давайте пойдём туда, где никто не будет на нас пялиться и где мы спокойно сможем поболтать".
"Признаюсь, это весьма благородно с вашей стороны", – одобрительно воскликнул один из них, в то время как другой стал спешно прокладывать нам путь в опустевший лаунж.
"Итак, – сказали они в один голос, стоило нам добраться туда и сесть в круг, – вперёд!" – и так началось моё первое американское интервью. Они действительно отнеслись к нему очень достойно, и, прочитав на следующий день о себе ряд приятных коротких заметок, я раз и навсегда решила, что мне определённо нравятся репортёры и я никогда больше не буду их бояться.
Когда же наконец они меня оставили, дружески кивая и улыбаясь на прощание, я вновь вышла на палубу и, присоединившись к небольшой компании знакомых, принялась наблюдать, как грандиозные небоскрёбы Нью-Йорка вырисовываются всё чётче и чётче по мере медленного приближения нашего судна к причалу. И, глядя, как заворожённая, на эту огромную массу башен и зданий, и удивляясь тому ощущению, будто бы уже видела её прежде, я вдруг с содроганием вспомнила про таинственное происшествие, что случилось со мной несколько недель назад в Лондоне, ещё до того, как началась вся эта история с моим отъездом в Америку.
В тот день, договорившись в час пополудни отобедать у леди Карнок и идя от станции метро к её дому в Кадоган-Гарденс, я, взглянув на свои наручные часы и осознав, что приду туда слишком рано, решила полчасика прогуляться. Медленно шествуя по улице и, дабы скоротать время, изучая витрины магазинов, я добрела до ювелирной лавки и машинально остановилась полюбоваться на те предметы, что были выставлены за стеклом. Однако же, как ни странно, витрина оказалась практически пуста, если не считать хрустального шара приличных размеров на подставке из тонкой золотой проволоки, под которой струились складки большого куска белоснежного бархата. Это был один из тех кристаллов, в которые принято смотреть предсказателям, однако поразительно красивый, поскольку, ловя солнечные лучи, он сверкал, как огромный бриллиант или как ледяная глыба посреди заснеженного поля. Зачарованная, я не могла отвести от него взгляд, наблюдая, как тот вспыхивал словно разноцветными язычками пламени. Но вдруг солнце скрылось за облаком, и огонь в кристалле погас, сделав его вмиг тусклым и серым. Очень разочарованная тем обстоятельством, что волшебная игра света так скоро закончилась, я уже собиралась уйти, но, взглянув на шар ещё раз, в изумлении заметила, что тот уже не был тусклым и серым, а вновь изменился и, хотя не искрился и не сиял, как вначале, теперь был наполнен странными движущимися цветными полосами, которые, казалось, образовывали узоры, принимавшие определённые формы. Нетерпеливо наклонясь и прижавшись лицом к витринному стеклу, я увидела, что смена этих цветных фигур прекратилась и в кристалле ожила достаточно отчётливая картина, чем-то напоминавшая мираж. Широкое синевато-серое пространство, похожее на воду, занимало передний план этого странного видения, в то время как за ним явным образом вырисовывались очертания огромного могущественного города, выглядевшего в моих русских глазах фантастическим и нереальным. Едва осмеливаясь дышать из страха разрушить эти чары, я вглядывалась и вглядывалась в кристалл в течение недолгого промежутка времени, пока та оптическая иллюзия оставалась неподвижной и чёткой. Потом снова вспыхнуло солнце, и кристалл опять превратился в объятый пламенем шар. Дрожа от волнения, я помчалась обратно в Кадоган-Гарденс и, опоздав на обед на четверть часа, захлёбываясь, рассказала леди Карнок о своём диковинном приключении. Та добродушно рассмеялась, назвав меня неисправимой маленькой мечтательницей и сказав, что тоже бы очень хотела верить в существование волшебной магии. И хотя во время обеда мне пришлось вернуться к реальной жизни, говорить и вести себя так, будто ничего необычного не случилось, на протяжении всего того дня я не могла забыть хрустальный шар и причудливое видение, которое в нём разглядела. Затем, в суете подготовки к поездке в Америку, всё это постепенно стёрлось из памяти до этого самого утра, когда с палубы "Франконии" я узрела очертания странного на вид гигантского города и потрясённо поняла, что это были те же самые очертания, что предстали мне в волшебном кристалле.
"Вы очень бледны, вы хорошо себя чувствуете?" – спросила стоявшая рядом со мной миссис Кларк.
"Я уверен, что её заставляет бледнеть волнение от того, что она впервые видит сей великий град, – весело сказал её муж. – И неудивительно – лично для моих глаз это, несомненно, потрясающее зрелище, самое прекрасное в мире!" – продолжил он, протягивая мне свой бинокль, чтобы я могла разглядеть в деталях медленно наплывавшие здания. Я ничего не ответила, в очередной раз за этот день пожалев, что не могу уйти ото всех и побыть одна, поскольку теперь была плотно зажата с трёх сторон толпами пассажиров, тоже вышедшими посмотреть на Нью-Йорк. Поэтому мне пришлось остаться стоять на занятом ранее месте у поручней.
Но, как частенько случалось в тот самый первый год после отъезда из России, когда я внезапно и по любому поводу начинала плакать, слёзы вдруг брызнули из моих глаз и стали течь по щекам быстрее, чем я успевала их вытирать.
"Не плачьте, Графиня, не плачьте, всё хорошо", – пробормотал стоявший рядом и уже достаточно долго внимательно за мной наблюдавший мужчина, в котором я неожиданно узнала одного из газетчиков, терзавших меня полчаса назад. "Не плачьте, – повторил он, а затем успокаивающе добавил. – Я знаю, что всё это ново и слегка непривычно для вас, и вы грустите по дому и всё подобное, но вам понравится, когда вы окажетесь там – всем нравится!"
Я и представить себе не могла, что на следующий день
