Украденное детство - Марина Викторовна Линник
– Но как? Невозможно! Прошло больше трех месяцев после… расправы… того страшного дня. Ирод не мог запомнить…
– Получается, смог. Что-то в тот день, вероятно, случилось, вот он и сохранил в памяти…
– Точно! – воскликнула Валентина. – Расстрелять нас хотели в тот день за то, что наши мужья и отцы в Красной армии воюют; ребят яму копать заставили, чтобы потом наши трупы туда свалить. Пулемет, ироды, повыше поставили… Но едва нас подвели к оврагу, как наши самолеты начали неожиданно бомбить деревню. Много тогда и наших, и немцев полегло. Меня и детей спасло лишь то, что мы стояли ближе всех к болоту. Не оглядываясь, побежали мы через него в знакомый лесок. Там и схоронились до ночи.
– Теперь все понятно.
Валя прошла вглубь комнаты и опустилась на сундук.
– И что делать-то?.. Куда я в метель пойду с детьми?
– Не знаю, – буркнула Оксана. – Но оставаться тебе тут нельзя. Точно расстреляют.
– А идти в лес в такую стужу и пургу – верная смерть. Не могу я пойти на такое. Сами понимаете.
– Ну как знаешь, – пожала плечами суровая соседка, исподлобья посмотрев на Валю. – Мое дело предупредить тебя, а ты уж решай сама.
Она направилась к выходу, но возле дверей обернулась и произнесла:
– Не могу понять: ты дурна иль слишком умна?
– Одному Богу известно.
– Богу? Так ты верующая? Ну что ж, тогда уповай на заступника, может, и поможет.
– Вверяюсь…
– Да храни тебя Господь.
Оксана вышла из дома и, с опаской оглядевшись по сторонам, тайком пробралась в свой дом, откуда доносились пьяные крики:
– Оксанка! Куда ты запропастилась? Горилку неси! Душа горит… сил нет, выпить хочется, аж жуть!
– Несу, родимые, несу. Уж больно тяжела бутыль-то. Вот и припозднилась.
На пороге своего дома суровая женщина остановилась и оглянулась, бросив прощальный взгляд на стоявшую в дверном проеме Валентину.
– Эх, дурна ты, Валька. Хотя… в лесу вас на самом деле ждет неминучая смерть. Но лучше умереть свободными, чем сгнить в концлагере. И тут и там подстерегает погибель. Вот уж судьба так судьба. Бедные вы, бедные.
Если бы Валентина сейчас расслышала слова Оксаны, то сильно удивилась бы. Суровая соседка всегда производила на нее впечатление вечно чем-то недовольной, сварливой бабы. Потому ее и недолюбливали односельчане. Уж больно остра она была на язык.
После ее ухода Валя немного постояла в дверях, провожая взглядом спасительницу, но порыв студеного ветра заставил женщину вернуться в дом. «Что же делать? Что же делать? – мечась по комнате, повторяла она. – Остаться? Но за нами придут полицаи, и тогда… Что с нами будет, одному Богу известно. Послушаться совета Оксаны… Но куда? Вон, какая разыгралась метель. Мы и ста шагов не сделаем, околеем. Будь что будет!»
И она села у окошка в ожидании своей участи, так как было ясно, что именно сегодня ночью все решится. И злая судьба не заставила себя ждать. Не прошло и часа, как раздался властный стук и за дверью послышался повелительный голос:
– А ну открывай! Слышь, Валентина? Немедля открой дверь!
– Иль спалим хату вместе с тобой и твоими выродками, – послышался второй голос.
«Ну, вот и все, – вздохнула женщина. – Спасения ждать неоткуда. Господи! Я-то ладно, а дети? Дети за что мучаются? И не пожили еще совсем».
– Ты чо, уснула? Эй, Семен! Айда сюда. Посмотри в окно! Чо энта тварь там делает?
Но полицаю не прошлось лезть в сугроб, потому что раздался звук отодвигаемого засова, и на пороге дома показалась хозяйка.
– Что нужно? – осведомилась она.
Вместо ответа Валентина получила удар прикладом в лицо. Упав навзничь, она сильно ударилась головой об лавку, но тотчас же встала, неведомо откуда найдя в себе силы.
– Долго открывала, – хмыкнул Матвей, смерив женщину наглым взглядом.
Затем он обратился к старшему полицаю:
– Может, мы ее того… ну, оприходуем, прежде чем в райцентр повезем? Господин Блюме ведь туда велел привезти ее?.. Взаправду сказать, не в моем вкусе бабенка. Уж больно костлява. То ли дело Оксанка или Иринка. Вот это бабы – всем бабам бабы. А эта… ни кожи ни рожи. И как только детей-то зачала. Муженек-то, видно, не просыхал, чтобы на такую запасть!
Полицаи разразились безудержным смехом. Матвей гоготал громче всех, довольный собственной шуткой. Валентина молча наблюдала за пьяными предателями, гадая, убьют ли они ее сейчас или все же отвезут в райцентр, где матерый душегуб уже поджидал ее.
– Кончай ржать, – приказал Тимофей Толочко, отдышавшись. – Эй ты! Собирайся и выродков своих одень. В город поедем.
– Слушай, Семеныч, мы что ж, ночью бабенку повезем? – удивленно воззрившись на товарища, спросил Федор. – И охота возиться с ней в такую метель? Давай грохнем за деревней, и дело с концом.
Старший полицай подошел к подчиненному неровной походкой и, ткнув пальцем в грудь, громко произнес:
– Энто чо за разговорчики? Спорить со мной вздумал?
– Да ты, Тимофей, не серчай. Дело Федор гутарит. На кой черт возиться с ними? Ну, не хочешь за деревней, давай в лесу. Единственно, далеко не будем забираться. Мало ли что.
Тимофей Толочко некоторое время переводил мутный взгляд с одного товарища на другого. Затем полицай схватил Федора за грудки и истерически завопил:
– Молчать! Кому говорю? Не сметь перечить! Иль вы захотели, чтоб меня к стенке поставили? На место мое метите? Герр Блюме приказал, чтобы завтра, в шесть утра, она уже была в комендатуре. Ослушаться его хотите? Напомнить вам, чо он за человек такой? В концлагерь захотелось? Энто уже без меня! Видал я один раз, что там твориться, как там десятками, сотнями подыхают от голода и пыток… Все, хватит бодягу разводить.
Старший полицай повернулся к женщине и повелительным тоном повторил приказ. Та молча начала собирать детей. Ее спокойные уверенные движения несколько обескуражили полицаев, наблюдавших за ней. Они ожидали увидеть истерику, мольбы и просьбы о пощаде. Негодяи уже предвкушали близость победы над беззащитной женщиной. Но поведение Валентины привело их в замешательство.
Маленькие дети в силу возраста не понимали происходящего и испуганно смотрели на незнакомых мужчин, переминавшихся с ноги на ногу. Одев последнего ребенка, женщина набросила на плечи душегрейку, замоталась платком и, обув валенки, негромко проговорила:
– Мы готовы.
– Не прошло и недели, – желчно произнес Толочко, смерив Валю оценивающим взглядом. – Пошли!
После этих слов он развернулся и вышел из хаты.
– Давай, шагай! – толкнув женщину прикладом, прикрикнул на нее Матвей. – Да покрепче детенышей держи…
– Вот была охота возиться с ними. Нет, чтобы у Оксанки остаться. Черт-те что! – раздосадованно проворчал
