Убей крестоносца - Александр Васильевич Чернобровкин

Свежая курятина — это именно то, чего нам не хватало в последние дни. Бывшая их хозяйка наблюдала со стороны, как мы поглощаем вареное мясо с лепешками, испеченными утром, провожая взглядом каждый кусок, из-за чего напоминала комнатную собаку, которая ждет, когда ей кинут хоть какую-нибудь косточку. Наевшись от пуза, я упаковал свои вещи, проинструктировал Чори, зарядил в одежду и обувь пару стальных спиц, короткое узкое острое лезвие ножа и длинный тонкий шелковый шнур на тот случай, если Саладин окажется не таким, как ожидаю. Из оружия не взял ничего и отправился на верховом коне.

— Передай всем, чтобы до моего возвращения не выходили за пределы деревни и сарацин не впускали, чтобы они ни говорили или ни обещали. Если пойдут на штурм, значит, я не договорился. Тогда решайте сами, что делать, — сказал я Бертрану де Вансу.

— Уже решали. Рабами становиться не собираемся, будем биться до последнего, — проинформировал он.

Да, это не западноевропейцы двадцать первого века, которые становились раком перед каждым, кто на них цыкнет.

Я выехал не спеша из ворот, безоружный и бездоспешный. Пока что белый флаг ничего не значит, поэтому и не взял с собой. Направился к лагерю конных лучников, расположившихся возле дороги. Они уже поставили светло-коричневый шатер для своего тысяцкого или командира более высокого ранга. Ко мне тут же рванули трое конных, джигитовавших на безопасном расстоянии. На скаку потрясали тонкими копьями длиной метр семьдесят или чуть больше. Я сделал вид, что не замечаю их, хотя внимательно отслеживал каждое движение. Они ведь в порыве хвастовства могут и убить случайно. Метрах в трех от меня остановились, скорчив грозные, по их мнению, рожи, круглые и плоские, с приплюснутыми носами и почти безволосыми.

— Еду на переговоры с султаном Египта. Проводите меня к вашему командиру, — не останавливаясь и глядя сквозь них, властно произнес я на тюркском языке.

Не знаю, что больше их впечатлило — мое спокойствие, командный тон или знание языка, но сразу перестали кривляться. Один поскакал к шатру, а двое пристроились за мной. Так мы и добрались до цели.

Командир., плотный и кривоногий тюрок с загорелым до черноты, круглым, плосконосым лицом с узкими темно-карими глазами, облаченный в запашной стеганый халат серовато-белого цвета и черные суконные шаровары, заправленные в высокие темно-коричневые кожаные сапоги с острыми и загнутыми вверх носаками, смотрел на меня, как забойщик на барана.

Я поздоровался на арабском языке:

— Ас-саляму алейкум (Мир вам)!

Уверен, что тысяцкого предупредили, что франк говорит на тюркском языке, но мое приветствие оказалось для него неожиданным.

— Ва алейкуму-с-салям (И вам мир)! — ответил он после паузы.

— Выдели людей, чтобы проводили меня к Салаху ад Дину Юсуфу ибн Аюбу для переговоров, — перешел я на тюркский, потому что не был уверен, что собеседник хорошо знает арабский.

— Вы сдадитесь мне, — потребовал тысяцкий, буравя меня узкими глазами.

— Мы не сдадимся ни ему, ни тебе. Мы погибнем в бою, и каждый заберет с собой десяток твоих воинов. Так что или договоримся, или умрем вместе. Выбирай, — предложил я, не отводя взгляд, заставив его потупиться.

Франки сумели поставить себя в этих краях. Не все, конечно, были смелыми и отчаянными, но по большей части сюда приезжали отбитые пассионарии, для которых идея важнее жизни, и при этом профессиональные воины, с малых лет владевшие мечом лучше, чем ложкой. Тысяцкий знал это не хуже меня. Как и то, что наш разговор обязательно передадут правителю Египта, который, как я слышал, очень не любит, когда кто-то возомнит себя равным ему, решит посамоуправствовать.

— Мои люди проводят тебя, — сказал он и кивнул молодому воину, моему ровеснику, такому же кривоногому, стоявшему справа и очень похожему, то ли сыну, то ли племяннику, после чего, не попрощавшись, наклонился и как бы нырнул в шатер.

— Поезжай за мной, — приказал тот, кому он доверил охранять меня, и пошел к коню, привязанному на длинном поводе к колу, вбитому в землю неподалеку.

Пока он отвязывал животное и ловко, не коснувшись стремени, запрыгивал в седло, к нам начали подъезжать всадники. Видимо, это воины его сотни. Некоторые догнали нас уже в пути. Половина сотни скакала впереди, половина сзади, а в середине мы с командиром ее, причем я справа, чтобы удобнее было полоснуть саблей в случае чего.

— Это твой отец? — спросил я сотника.

Ответил он после паузы, будто решал, стоит ли вообще это делать:

— Дядя.

— Вы похожи, — сказал я.

То ли ему все это говорят, надоев чертовски, то ли сходство считает недостатком, но так ничего и не сказал.

— Поскакали быстрее, — предложил я. — Хотелось бы до темноты вернуться.

Сотник резко скомандовал перейти на рысь, и мы понеслись по пыльной дороге в сторону Александрии. Возвращаться — плохая примета, но и гибель в бою хорошей не назовешь.

Глава 8

В свою первую эпоху я не обращал особого внимания на Саладина. В то время центральной была западноевропейская версия этого политического деятеля. Историю трудно назвать наукой. Скорее это собрание дат, в которых, чем дальше в прошлое, тем больше сомнений, и баек, которые каждый трактует по-своему. В исполнении западноевропейских трактовальщиков это и вовсе такая шлюха, что даже проститутки чураются ее. Все, кто мешал западноевропейцам грабить, выполнены грубыми черными мазками. Иногда где-нибудь подмышкой или в паху, где не очень заметно, добавляли маленькое светлое пятно. Так что рос я с четкой установкой, что Саладин — враг рода человеческого, который мешал белым и пушистым крестоносцам прививать на Святой земле тогдашний вариант демократии и прав человека. Со временем узнавал факты, противоречившие этой теории, но особого внимания на них не обращал. Что заложено первым в юные годы, то обычно и побеждает новую информацию. Теперь пришло время проверить реальностью теории из будущего. Опыт прожитых эпох подсказывал, что расхождения неминуемы. Вопрос только, в какую сторону. Предполагаю, что будут в обе сразу. История — это такая наукообразная среда, где параллельные прямые пересекаются по несколько раз, а у треугольников все угла прямые.

Уже здесь я узнал, что семнадцать лет назад Юсуф ибн Аюб, в то время сотник с расширенными полномочиями, потому что был племянником командующего армией Асада ад-Дина Ширкуха, был посвящен в рыцари Онфруа де Тороном, коннетаблем Иерусалимского королевства;