Убей крестоносца - Александр Васильевич Чернобровкин
— Стоим! — громко крикнул я, предположив, что геройская мысль могла появиться не только в моей безрассудной голове.
Вскоре заскрипели лебедки, поднимавшие подъемный мост, а потом и закрывающиеся ворота. На этот раз звуки показались приятными. Они были мелодией победы.
Мы намолотили ночью три с лишним сотни александрийцев. Это было вдвойне приятно, потому что сицилийцы в центральном лагере опять проморгали нападение и потеряли много воинов. Такое впечатление, что там собрались одни необучаемые тупицы. Я не ходил смотреть, спать сильно хотелось. Бодрствовал до утренних сумерек, чтобы собрать трофеи. В большой рыцарской семье клювом не щелкают. Если бы ушел спать раньше, получил бы разве что охапку окровавленной одежды. А так заимел одну старую, ржавую кольчугу, два простеньких полусферических шлема, сильно изогнутую саблю, три топора, стальную палку, массивную серебряную сережку и тонкий золотой браслетик. Грязной и вонючей одеждой и обувью побрезговал. Пусть возьмет тот, у кого дела совсем уж плохи. Проконтролировав, как Чори смоет кровь с моего оружия и щита, отдал ему ржавую кольчугу, чтобы отдраил песком, а сам завалился под навесом из натянутого брезента. Вырубился почти в тот же миг, как закрыл глаза.
Глава 7
Чори долго тряс меня, пытаясь разбудить. Снилось что-то очень приятное и при этом неэротичное, поэтому и не запомнил, что именно. Это голые бабы из снов прилипают к мозгам накрепко. Всё остальное его клетки считают недостойным внимания. Прямо не клетки, а сексуальные маньячки, внебрачные дочки Фрейда.
— Что случилось? — не желая открывать глаза, пробурчал я.
— Сицилийцы уплывают! — жалобно сообщил слуга.
— Пусть уплывают, — разрешил я, а потом до меня дошло, открыл глаза и спросил: — Куда уплывают?
— Не знаю, — чуть не плача молвил он и показал рукой в сторону моря: — Вон, смотри.
Аборигены пальцем не показывают, дурной тон. Европейцы этого не знают и выставляют себя быдлом. Впрочем, они и без этого жеста не выглядят воспитанными.
Параллельно берегу и на удалении с полмили мимо нашего лагеря двигалась без строя эскадра из сотен трех сицилийских галер. На них плыли воины из центрального лагеря. Позже выяснилось, что и кое-кто из нашего — граф Анри Монтескальозо и его шестерки. Они стояли на палубе и молча смотрели то ли на Александрию, то ли на нас и не замечали, как им машут руками, не слышали, как оставшиеся требуют подплыть и забрать их. Или всё слышали и не молчали, даже желали нам удачи. Такой подляны от рыцарей я не ожидал.
— Беги за нашими лошадьми! — приказал я слуге, а сам начал облачаться в доспехи, а потом собирать вещи.
Первым ко мне подошел один из тех сержантов, с которыми приплыл сюда на одной галере. Вид у него был ошарашенный. Такое впечатление, что влупили дубиной по голове, а он все ходит, не желая падать без сознания.
— Как же так⁈ — причитал он. — Как они могли бросить нас⁈ Ведь места на галерах хватило бы всем!
— Видать, спешили сильно, — ответил я. — Значит, сарацины рядом. Надо срочно сматываться отсюда.
— Могли бы подплыть сюда и забрать нас, — продолжал ныть сержант, глядя вслед удаляющимся судам.
— Иди вещи собирай! Надо срочно уезжать! — прикрикнул я.
К нам подошли три рыцаря, и один из них, самый старый, под полтинник, с седой бородой и хромой правой ногой, спросил меня:
— Куда собираешься ехать?
— Туда, — показал я на запад. — Сарацины идут с юго-востока. Значит, нам на юго-запад. Там днях в пяти-шести город Параэтониум. Может, захватим галеры и доберемся до Крита или Италии.
— А если не захватим? — с сомнением спросил он.
— У тебя есть другие варианты? — язвительно поинтересовался я.
— Нет, — честно признался он.
— Тогда собирайся — и поехали, пока сарацины не напали, и другим посоветуй — сказал я.
К моим словам прислушались. Когда Чори прискакал охляпкой на одном коне, ведя на поводу второго, почти весь лагерь был готов к походу. Мы быстро оседлали обоих, нагрузили на верхового, на котором будет ехать слуга, наше барахло. Я, натянув тетиву на лук, сел на боевого, приатачил к седлу справа оба колчана со стрелами, а сзади — связку с сотней запасных. Никому ничего не говоря, поехал по дороге на юго-запад. Кто хочет, пусть присоединяется. Хотя, чем больше нас будет, тем больше шансов на успех. Одолев с полкилометра, оглянулся. За мной скакали все, кто был брошен сицилийцами на произвол судьбы — около полусотни рыцарей и сотни две с половиной сержантов. Не ахти какой отряд, но легко с нами не справишься.
Часа через два, не заметив за нами погони, я решил, что первая часть плана удалась. Мы оторвались от египетской армии. Если до вечера не догонят, то дальше будет легче. Я собирался ехать до рассвета, а потом сделать остановку на пару часов и продолжить путь. Мы должны добраться до Параэтониума до того, как там узнают о нашем приближении. Наш главный козырь — внезапность. Сумеем захватить купеческие галеры — хорошо, сумеем с наскока захватить город — еще лучше.
Погоня появилась еще через час или больше на вершине холма, с которого мы только что спустились. Это был отряд из десятка легких всадников. Обнаружив нас, остановились. Один поскакал в обратную сторону с докладом. У меня еще была надежда, что дозор выслали александрийцы, чтобы убедиться, что мы убираемся к чертовой матери.
К сожалению, это был большой отряд конных лучников, не меньше тысячи. Они догнали нас и начали обстреливать с близкого расстояния, а когда я снял на скаку «парфянским выстрелом» пару слишком беспечных, с безопасного. Мы повесили щиты на спину и пришпорили лошадей. Все равно то одна стрела, то другая находила свою цель. В первую очередь поражали незащищенных лошадей, и у нас все больше становилось тех, кто скакал на одной вдвоем. Стало понятно, что на дороге нас рано или поздно обезлошадят, а потом добьют. Впереди справа, ближе к морю, располагалась на берегу почти полностью пересохшей речушки на невысоком холме рыбацкая
