Воскрешение - Денис Валерьевич Соболев
Нета подняла глаза над бумагами:
– Скажи, после стольких лет, как это сейчас? И почему вы никогда об этом не говорите?
Митя задумался; задумался не наигранно, искренне.
– Не знаю, – сказал он, как-то непривычно для нее медленно; Нета привыкла к тому, что он говорит сосредоточенно и точно, а сейчас говорил медленно, потому что перед его глазами все еще стелился густой вязкий туман, поднимающийся из долин к западу от Суджуда. – Я думаю, что существует два способа. Помнить и забыть. Я выбрал забыть. То, что было там, не имеет никакого отношения к тому, что происходит здесь. Но на самом деле правда заключается в том, что ни один из этих способов не работает. Это то, что невозможно ни помнить, ни забыть.
Тем временем, как оказалось, успех его идей оказался столь значительным, что их шарашка начала попадать в газетные статьи и даже заголовки. Разумеется, биржевая волатильность, да много чего еще, сказывались и на них тоже; тем не менее почти каждое утро Митя просыпался, с удивлением понимая, насколько богаче он стал. Как-то он наткнулся на цитату из Хилла и удивился справедливости очевидной ерунды; «Когда к вам приходят большие деньги, – вроде бы сказал Хилл, – это происходит так неожиданно, и денег становится так много, что вы начинаете удивляться, где же они прятались до этого». Устав от жизни на съеме, Митя купил квартиру, несмотря на то что она ему не очень нравилась; ему не хотелось забирать из бизнеса слишком много денег разом. Решил, что когда-нибудь потом, при случае, эту квартиру продаст и купит жилье в большей степени на свой вкус, побольше и повыше. Но поскольку и эта квартира была сравнительно большой, рояль он все же купил, хотя как раз теперь на рояль почти не оставалось времени. Он относительно мало работал дома; временами приходил с работы на пределе усталости. Самой сложной задачей оказалось купить квартиру Асе. Цены на аренду в Тель-Авиве росли, а она становилась все старше. На работе ее еще держали, но зарплату давно уже не повышали; было известно, что весь сектор занят поиском тридцатилетних. Работать в Митиной шарашке она отказалась категорически, да и не подходила по профессии.
– Митя, ты же понимаешь, – сказала она.
Митя понимал; он бы удивился, если бы она согласилась. Так что он придумал целую схему, согласно которой она получила наследство от неизвестного ей московского родственника, при этом Митя был назначен душеприказчиком с однозначным указанием купить для нее квартиру. Вся эта конструкция была чрезвычайно мутной и не очень правдоподобной, но так старательно выстроенной, что, хотя Ася его подозревала, зацепиться ей было не за что. Так Ася оказалась со своей четырехкомнатной квартирой недалеко от того места, где он когда-то так часто бывал у нее на кухне и откуда много позже шел по полутемным переулкам в желтом свете старых фонарей. Пытаться купить для нее квартиру больше было бы уже нелепо, и Митя выдохнул спокойнее. К сожалению, даже не зная никаких подробностей, какие-то из этих маневров уловила Аря, а о чем-то просто догадалась и устроила ему форменный допрос. Митя все отрицал; и все же эта история с покупкой квартиры для Аси развела их еще больше.
« 7 »
Стремясь снова сблизиться с Арей, Митя решил, что должен попытаться подружиться не только с Пашей, но и с его друзьями. Тем более что совершенно ошибочно, как ему казалось, они считали его своим коллегой. Однажды по приглашению Арины они все вместе оказались в пабе на джазовом концерте или, точнее, того, что по какой-то нелепой случайности или ошибке рекламировалось в качестве джаза. В довольно просторном зале играла заезжая группа, состоявшая из двоих молодых людей с электрогитарами и крашеной блондинки с яркими ногтями. В тот вечер к ним присоединились еще две девицы, Арины и Пашины знакомые, обе матери-одиночки. Они расселись вокруг большого деревянного стола и заказали бочковое пиво. Блондинка помахивала микрофоном, но слова ее песен, к счастью, тонули в общем шуме. Зал был почти полон; говорили громко; девицы кокетничали и хватали собеседников за рукава. Митины спутники перебивали друг друга, громко хохотали; их женщины старательно пытались привлечь к себе внимание, а на матерей-одиночек косились неодобрительно и немного враждебно. «Как же так получилось, – грустно подумал Митя, – что то, что сохранилось, то, что пробилось сквозь это страшное и бесформенное время, – это не величие имперского бытия, а убожество советского мещанства? Или все просто так и было, а это мы, именно мы, почти ничего об этом не знали?» Тем не менее он заставил себя вернуться к разговору и старался отвечать хотя бы на доносившиеся до него обрывки разговоров. Эти разговоры ветвились и петляли; Митя пытался проявлять внимание и заинтересованность, слушать и отвечать; старался вежливо переключаться с одного собеседника на другого.
Они говорили громко, говорили про роскошные машины, «порше», «феррари» и «бентли», которых, скорее всего, никогда не видели, про новые гаджеты и почти неограниченные возможности, которые они открывают, про одежду, про то, что тело чувствует не только ткань одежды, но и ее качество и цену, про то, что хорошая обувь должна стоить не меньше восьмисот шекелей. Одна девушка со смехом рассказала, как однажды дальние родственники подарили ей сандалии, судя по всему купленные на рынке. Поговорили про самые разные вещи, от дорогого вина до домашних электротоваров, о том, как правильно и с выгодой брать автомобили в лизинг. Заказывали бутылку за бутылкой, порцию за порцией. Ритмичная музыка звенела и заполняла пространство паба. Иногда разговоры захлестывали музыку; временами, наоборот, разговоры тонули в потоке звуков и ненадолго прерывались. Голодные взгляды матерей-одиночек вспыхивали все более отчетливо и определенно.
Они поговорили о том, как рестораны обманывают доверчивых посетителей; один из Пашиных товарищей рассказал про то, как в дорогом ресторане ему пытались предложить бутылку редкого вина почти за две тысячи шекелей, а за неделю до этого он видел такие бутылки в винодельне по триста шекелей за ящик. Потом, как почти всегда, заговорили о психологии, о «психологическом вмешательстве» и «психологической работе», о тех целях, которые психологическая работа должна перед собой ставить. Митя начал прислушиваться внимательнее. «Ведь это не просто разбогатевшее и обнаглевшее быдло, – неожиданно и с некоторым изумлением подумал он. – Как-то незаметно эти люди стали воплощением самой идеи технологизации человеческой жизни и общества, не просто как средства, а как идеала и высшей ценности, высшего критерия самооценки и оценки мира». Эта мысль так заняла его, что он начал отвлекаться от рассматривания собеседников и внимательно прислушиваться к их разговорам. Все более увлеченно он вслушивался в их телеологические, инструментально-технологизированные и вместе с тем совершенно мифические представления о мире. Митя подумал о том, как быстро слово «душа» вышло из употребления; неожиданно для себя он понял, что слушает своих собеседников с изумлением и интересом.
– Душно, – вдруг сказала Аря. – Я, пожалуй, на несколько минут выйду на свежий воздух.
Митя забеспокоился. Ему показалось, что она даже как-то посерела.
– С тобой выйти?
– Незачем. Совершенно незачем.
– Пожалуйста.
Арина кивнула. Они вышли; чуть отошли от входа в паб. Арина подняла на него глаза, и Митя понял, что она смотрит холодно и раздраженно.
