Воскрешение - Денис Валерьевич Соболев
В Европу они теперь летали вместе, хотя так получилось, что в музеи заходили редко и еще реже уезжали из больших городов, кроме тех случаев, конечно, когда изначально летели полежать на пляже. Помня, что Инна практически из Ленинграда, он поначалу пытался водить ее в филармонию, в огромный зал тель-авивского Гейхал а-Тарбут, но быстро понял, что это ей в тягость. Он попытался ходить один, но тут уж воспротивилась Инна; это роняло ее в глазах окружающих. Так что Митя махнул рукой и на это. Зато ей нравилось ходить на российских и украинских гастролеров. Они обычно привозили небольшие труппы без декораций, а на сцене вели себя так, как будто приехали срубить денег в провинциальном Доме культуры. Возможно, именно так ситуацию актеры и воспринимали, а возможно, просто настали новые времена, в том числе и в театрах. На Митин вкус игра даже тех актеров, которые считались хорошими, была чудовищной или, по крайней мере, близкой к таковой. Однако для Инны это создавало теплое и даже немного гордое ощущение причастности к культурной жизни. О каждом из таких спектаклей она потом рассказывала на работе. Так что по крайней мере за нее Митя радовался, может быть без особых восторгов, но искренне.
На одном из таких гастрольных выступлений они неожиданно встретили Леву, которого Митя не видел относительно давно. После Ариной свадьбы он видел Леву буквально один раз, да и то случайно и мельком, на каких-то общих, якобы семейных посиделках, а до этого не видел еще дольше, хотя часто слышал о нем от Ари. Говорить с Левкой теперь было практически не о чем. Политикой Митя интересовался мало, Шарона не переносил; и все же был рад, что тому почти удалось прекратить террор, хотя и не был уверен, что способ, который был для этого выбран, не послужит источником будущих проблем. Поселенцев Митя тоже переносил плохо, но все же не до такой степени, чтобы ругаться с каждым из них в отдельности. К тому же Митя немного ревновал к этой новой дружбе, возникшей между Арей и Левой. И вообще ревновал к вот этой Ариной новой жизни, казавшейся ему каким-то слишком долгим помрачением души, которое давно уже должно было пройти, но почему-то так и не проходило. А может, он ревновал даже не немного; просто не был готов себе в этом признаться. Тем не менее Митя попытался изобразить максимальную сердечность; все-таки какой-никакой, а родственник. «И вообще, – подумал он. – Зачем хамить кому бы то ни было без причины». Так что они поговорили неожиданно долго и тепло, хотя как бы ни о чем.
На следующее утро Лева позвонил ему, чем Митю очень удивил. И еще больше удивил, когда предложил встретиться. Разговор разговором, а вот так с глазу на глаз они не общались давно, точнее, вероятно, просто никогда. По крайней мере, с тех пор, как Митя сидел в кладовке дедушкиной квартиры, упираясь спиной в ручку полотера, а Лева его нашел. Они даже обнялись при встрече; заказали по кружке пива. Заговорили, снова, как вчера, вроде как ни о чем, но на этот раз было очень видно, что Лева мнется. То ли темнит, то ли просто не знает, как начать.
– Слушай, – сказал Митя, в основном чтобы попытаться разрядить уже копившееся напряжение, – ты помнишь, как ты тогда нашел меня в шкафу?
Левка кивнул.
– Там еще чего только не было. Шубы, пальто, куртки, коробки какие-то, даже полотер. А за всем этим сидела Аря. Ее-то вы и не нашли. Представляешь, практически смотрели на нее и не увидели. То, что вы меня нашли, мне было по сараю. А ее-то нет. Я был тогда доволен как слон.
Лева засмеялся. Потом внимательно посмотрел на Митю.
– Митяй, – сказал он, – ты меня только выслушай и не бей в рыло сразу. Я уже два месяца мучаюсь, поговорить с тобой или нет. Правда мучаюсь. А вот вчера тебя увидел, детство вспомнил, деда вашего чудесного вспомнил, питерские квартиры ваши с потолками по четыре метра, которые не для людей как бы строились, а для мастодонтов каких-то, каких и на свете не бывает.
Митя смотрел на него и не понимал, о чем он говорит.
– Про Арину и шкаф я не знал, – продолжил Лева. – Интересно, помнит ли она еще об этом сама? Только сейчас это ты смотришь и не видишь.
У Мити в душе все перевернулось, взвыло, вывернулось так, как будто это его самого выворачивали, как когда-то только что выстиранное белье, которое теперь нужно было срочно отжать, высушить утюгом и в тот же вечер надеть.
– Что с Арей? – спросил он.
– С Ариной все нормально.
Митя выдохнул.
– Так какого ж… – Остановился, еще раз выдохнул. – Тогда не тяни и говори прямо, – продолжил он, – а то меня и правда снесет, дам тебе в пятак, а потом буду три года прощения просить.
– Ты помнишь чувака, с которым Арина когда-то… Еще в Питере. Гриша. Его звали Гриша. Он тогда тебе не нравился.
– Был такой, – ответил Митя, расслабляясь, но совершенно не понимая, какое это имеет отношение к делу. – И помнишь правильно. Изрядный был мудак. Хотя, знаешь, он оказался сильно лучше, чем я про него тогда думал. Я его потом уже в армейское время видел. Он пытался отговорить меня от Ливана. Говорил, что сам не понимаю, куда лезу.
Лева промолчал, не подтвердив, но и не возразив.
– Короче, – с еще большей и бросающейся в глаза неловкостью продолжил он, – вот этот вот Гриша спит с твоей женой. Собственно, у всех на глазах. Ты, кажется, единственный, кто про это не знает. Прости, что столько не виделись, а я теперь на тебя вдруг сваливаюсь с таким дерьмом. Я просто подумал… Ну сам понимаешь. Если ты про все это знаешь, просто пошли меня подальше. Хоть матом. Я же и так понимаю, что со своими идеями никуда не вписываюсь – ни в политику эту чертову, ни в жизнь.
Митя молча допил пиво.
– Спасибо, Левка, – сказал он. – Я твой должник. Я не знал.
На самом деле Митя был скорее
