Дар рыбака - Джулия Р. Келли
– Агнес, уложи детей в кровать, – велит ей Джини, и обе понимающе переглядываются.
Агнес помогает детям умыться и торопится увести их наверх.
– А теперь сидите тихо, и без всяких шалостей. Я тоже скоро к вам поднимусь.
Она спускается и вместе с Джини принимается убирать со стола. За окном уже чернеет ночь.
– Мам, поставь кастрюлю на плиту. Если он вернется, а похлебка остыла…
– Все выкипит, если передержать, – отвечает Джини, но подчиняется и ставит кастрюльку обратно. – Картошка уже разварилась.
Агнес проворно снует по кухне.
– Приготовлю печеных яблок. Уж это его точно умаслит.
Они переглядываются и чуть ли не смеются, настолько маловероятно это звучит, вот только дело далеко нешуточное.
– А теперь ступай в постель.
– Не переживай, я все равно хотела выпить чаю. – И Агнес заливает кипятком заварку.
Чай они пьют молча, попеременно вставая помешать кастрюльку с яблоками, и тишина все больше сгущается.
Снаружи раздаются приглушенные голоса и раскатистый хохот. Кто-то колотит в дверь, и обе женщины вздрагивают, хотя и не от неожиданности. Агнес поспешно вскакивает на ноги и открывает. На пороге двое деревенских держат отца под руки. Одним из них оказывается Скотт.
– Ну что, Агнес, принимай. Правда, его чутка развезло.
Скотт и сам еле держится на ногах – то ли под тяжестью отца, то ли спьяну, Агнес не может понять.
Они усаживают отца на стул, и он, покачивая головой, обмякает.
Скотт шумно втягивает воздух.
– А у вас приятно пахнет.
Агнес отвечает резко и отрывисто:
– Ладно, пора укладывать его в постель.
Скотт тянется к Агнес рукой, но, обдав ее бражным духом, промахивается. Он повторяет попытку, но Агнес, стараясь сохранять непринужденность, отталкивает его руку. Скотт неуклюже пытается сгрести ее за талию, и Агнес бросает встревоженный взгляд на отца.
– Хватит, Скотт.
С лица его слетает кривая ухмылочка, и он нетвердым шагом направляется к двери, но напоследок все же оборачивается.
– Ты считаешь себя выше меня, думаешь, что я тебя недостоин, но это мы еще посмотрим. Я тебе еще покажу. Мы с тобой одного поля ягоды.
Агнес поспешно закрывает за мужчинами дверь. Она возвращается в надежде, что отец уже уснул, но он сидит, откинувшись на спинку стула, и наблюдает за сценой, а в глазах его мерцает недобрый хмельной огонек.
– Заигрываешь с ним прямо под крышей отцовского дома?
– Под какой такой крышей? Которую ты даже починить сам не в силах? – в голосе Джини сквозит презрение.
Агнес в ужасе оглядывается на мать.
Отец в мгновение ока вскакивает, опомнившись от гнева, и твердо стоит на широко расставленных ногах.
– Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне? Думаешь, я не вижу, что творится у меня под носом?
С размаху повернувшись к Агнес, он сметает на своем пути стул.
– Ты уже и к Скотту подбиваешь клинья?
Джини усмехается.
– Ты сам спьяну привел к нам в дом этого олуха. Оба хороши, один другого не лучше.
Агнес догадывается, что делает мама, а именно пытается перетянуть его внимание на себя, но отец вновь злобно зыркает на Агнес. Отпрянув, она упирается спиной в столешницу, но отец уже заносит кулак. Удар приходится по голове, между ухом и челюстью. Боли она не чувствует, по крайней мере поначалу, как и не слышит криков Джини и не понимает, почему все кругом вверх тормашками, пока не сознает, что лежит на полу. Тут к Агнес разом возвращается слух, а дети выбегают на лестницу с криками и пытаются утихомирить отца. Агнес кое-как встает на ноги, подходит к ним и поспешно уводит наверх, и уже в постели, под покрывалом, вместо распевания песенок и чтения сказок они только и делают, что жмутся друг к дружке, в то время как Агнес, зажмурившись, старается не обращать внимания на боль, доносящийся снизу шум и растекшуюся по простыне теплую кровь, а только крепче прижимает детей, и сердце у нее сжимается от всеобъемлющего стыда.
В пятницу Джозеф застает ее в саду за сбором кудрявой капусты. Встает она не сразу, но поднявшись, прикрывает щеку волосами и старается не оборачиваться к Джозефу лицом.
Однако он подходит к ней вплотную.
– Агнес…
Джозеф убирает волосы с ее лица и видит опухшую щеку с рассеченной губой. Он кивает, будто подтверждая свои опасения.
– Надо вызволять тебя отсюда как можно скорее. Да и вообще всех детей.
Агнес хочется расплакаться, ведь только об этом она и мечтала – о безопасности для них с братом и сестрами.
Обернувшись к Джозефу, она на миг касается его ладони.
– Я знаю, что могу дать им лучшую жизнь.
Помедлив, Агнес осмеливается зайти чуть дальше:
– Когда у меня появится свой собственный дом.
Взъерошив ей волосы, он мягко улыбается, и она следом за ним идет домой.
Дети наперебой рассказывают Джини байки о новой учительнице, мисс Эйткен, ее неукоснительном столичном выговоре и о том, как она не справляется с классом: дети все равно сквернословят и кидаются в нее чем попало.
– Вы бы видели ее краснющее лицо, когда она выбегала из класса, – хохочет младший брат Агнес. – Говорят, она расплакалась!
Все дружно смеются, и Агнес, раздавая хлеб, украдкой смотрит на Джозефа. Но ему совсем не смешно.
– Ну разве не забавно, Джозеф? Я могу поспорить, ты и сам был тем еще сорванцом. Слышала, наш Джозеф – знатный строптивец.
– Она вообще-то добрая женщина. Мне довелось немного с ней пообщаться. В смысле, за починкой окон. – Он откашливается и переводит взгляд на брата Агнес. – Надо быть приветливей, она же тут совсем недавно.
И от вкрадчивости в его голосе улыбка Агнес тут же тает. Джини это тоже смекнула, заметила Агнес.
И отворачивается к печи, лишь бы не видеть выражение ее лица. Что это за женщина, и с чего она возомнила, будто имеет право заявляться к ним в деревню и нарушать заведенный уклад? Агнес вздрагивает от страха, и в ее груди поднимается прежнее чувство собственной неполноценности, будто она недостойна такого, как Джозеф.
Позже Джини ее утешает.
– Ты все неправильно истолковала. Он же у нас широкая душа и видит в людях все самое лучшее. На что ему сдалась такая женщина? Ледышка да и только, если спросишь меня. Как будто аршин проглотила. Ты же сама все видела.
Агнес пытается вызвать образ мисс Эйткен с воскресной службы, но ничего не удается, ведь она всегда приглядывает за братом и сестрами, ей некогда
