Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман
— Не-а, — ответил довольный Севастион.
Разгневанный Кесарий, еще продолжая, подобно Зевсу, метать громы и молнии, вперил орлиный взор в надпись и неожиданно смолк. Смолк и оправдывающийся Каллист. И тогда в тишине Ксен, встав на цыпочки, без запинки прочел надпись на основании бюста:
— «Асклепиад Вифинский, величайший из философов и величайший из врачей».
Кесарий, не находя слов, махнул рукой и снова, на этот раз случайно, задел по колонне.
— Да, это царские термы! И дали им это названье
Те, кто в былые года были в восторге от них.
Ведь не обычным огнем здесь прозрачная греется влага.
Право, сама по себе здесь горячеет вода.
Да и холодная льется вода для тебя в изобилье, —
Всякой, какой захотел, можешь омыться струей! —
раздался издалека знакомый голос, полный трагических обертонов.
— Что за докучливый человек этот твой Митродор! — раздраженно выдохнул Каллист. — И зачем мы с утра ходим вокруг него, как адепты вокруг храма Исиды? Только что не на коленях…
— Я понимаю, ты устал от него… Он шумный, — понимающе сказал Кесарий, хмуря лоб и отчаянно растирая ушибленные пальцы. — Но я не хотел оставлять его одного во время этого Асклепиевого омовения. Такие ребяческие прихоти могут свести нашего Митродора в могилу, как его отца. Тот умер от сердечного приступа, войдя в холодную реку в знойный день. Они ведь внешне очень похожи — у него склонность к плеторе, такая же, как и у его родителя…
— Конечно — столько жрать, — пробормотал Каллист. Кесарий сделал вид, что не услышал.
— Его мать, Элевсиппа, просила мою, чтобы я присмотрел за ним при омовении в Сангарии, — продолжал Кесарий. — Знала, кого попросить. Отца бы я и слушать не стал. Хотя Элевсиппа из его родственников, дочь его брата, но к нему даже подступиться боится после того, как отец христианином стал. Ну, там всегда сложности с родней были. Они, если им что-то надо от меня, всегда через маму просят.
Каллист знал, что своей матери, Нонне, Кесарий никогда не мог отказать. Когда она приезжала посещать его в Константинополь — маленькая, худенькая и стремительная, в покрывале диакониссы, всегда накинутом будто наспех, так что две-три седые пряди неуместно оказывались рядом с юными и теплыми синими глазами — Кесарий становился совершенно другим человеком. Он, обычно спокойный и невозмутимый, начинал смущаться и суетиться, раздавал противоречивые приказания рабам и словно уменьшался в росте, склоняясь к Нонне, чтобы услышать в очередной раз: «Ох, Александр, как я рада, что тебя вижу! Я привезла тебе твоих любимых лепешек с тмином!» «Александр, ты опять переутомляешься! Не отворачивайся — я все вижу по твоим глазам!» или: «Александр, а это твой друг Каллист? Тот самый, чей дядя?..» — и ее большие глаза становились печальными и глубокими, она брала Каллиста за руку, так, словно видела не помощника архиатра Никомедии, а маленького мальчика из никомедийского поместья, которого надо было приласкать, накормить и убаюкать на коленях, чтобы он позабыл все свои злоключения.
Каллист неожиданно словно услышал торопливую скороговорку Нонны: «Александр, сладкий мой, пожалуйста, присмотри за Митродором… Элевсиппа очень просила меня… Он ведь такой неосмотрительный!» — и засмеялся.
Кесарий-Александр неожиданно покраснел, как школьник, не выполнивший урок из Гомера.
— Ну и что, — сказал он с вызовом, обращаясь не то к Каллисту, не то к Асклепию, шепчущемуся с дочерью Гигиеей. Асклепий и Гигиейя не ответили, продолжая беседу о чудесных исцелениях, непонятных смертным, только священный уж усмехался, глядя на друзей-врачей с вершины посоха странствующего врача-периодевта[27] с поперечной перекладиной.
— Митродор — твой брат, выходит? — спросил Каллист.
— Да уж, какой брат, просто дальняя родня, — усмехнулся Кесарий. — Вон, шагает, умащенный и омытый!
— Вот и я! — радостно воскликнул приближающийся Митродор. — Тепло, которым Асклепий Великий одарил меня, продолжает оживлять мои члены.
Он почесал волосатую, как у Пана, грудь.
«Тебе бы побриться, варвар, — подумал Каллист. — Киника из себя строишь».
— Ты знаешь, Кесарий, — обратился Митродор к натягивающему на плечи льняную простыню троюродному брату, — я нашел человека, который был свидетелем чуда Асклепия.
— Мы уже видели сегодня одно чудо. Довольно с нас — я боюсь злоупотребить благостью богов, — заметил Каллист.
— Мне горько слышать это от тебя! — воскликнул Митродор, разворачиваясь к нему, как боевая триера. — В то время, как Кеса…
— Называй меня, пожалуйста, Александр, как мы условились!
— …Александр понимает мои искания божественного, ты не перестаешь отпускать язвительные замечания. Это удивительно — ведь он из семьи христиан, и разделяет во многом их взгляды, в то время как ты происходишь из семьи…
— Оставь в покое мою семью! — неожиданно крикнул Каллист, сжимая кулаки.
На мгновение повисла тишина. Митродор осторожно кашлянул и продолжил:
— У меня сегодня будет отличный ужин. Тот повар, которого я купил в Новом Риме, творит чудеса, почти такие же, как Пэан! Я приглашаю вас, друзья мои!
Он простер руки в театральном жесте в стороны, словно пытаясь обнять обоих. Заметив, что губы Кесария дрогнули, он опередил его ответ:
— Нет-нет! Приглашены только вы! Филогора я не позвал! Полная секретность! Как я и обещал тебе, о несравненный Александр! Лампадион тоже приехала со мной! Я так благодарен тебе за нее, так благодарен!
Кесарий нахмурился. Митродор смущенно закашлялся, но продолжал жизнерадостно:
— Любуетесь статуей Асклепиада Вифинского? Старинная, еще времен Адриана! Там у входа большая есть, но эта, как говорят, сделана с его прижизненного портрета.
— Верна, я решила стать или весталкой, или моряком, или гетерой!
— Я тоже буду… весталом или моряком! — вскричал маленький раб, друг Леэны, дочери Леонида. — А гетерой — даже не знаю…
— Ты не сможешь стать гетерой, — засмеялась Леэна. — Это особые смелые женщины, которые дружат с мужчинами и им помогают!
— Тогда я буду дружить с тобой! — сказал мальчик-раб. — Можно?
— Конечно! Мы вместе будем весталками! Или гетерами, ладно уж. А теперь мне надо выбрать платье — завтра меня поведут к самой императрице Валерии. Хорошо бы, чтобы она меня взяла к себе жить — я терпеть не могу противную мачеху… и этого маленького противного нового братика Протолеона. Папа теперь не отходит от него, а обо мне совсем забыл.
3. О деяниях Асклепия Пэана и его жрецов
— Где же теперь Григорий, твой брат? — спросил Каллист Кесария после того, как они возлегли на пиршественные ложа в доме
