Лахайнский полдень - Алексей Анисимов
Кабуки-тё был живым существом: днем – вежливым и добропорядочным, ночью – алчным и порочным. Асахи любил это утреннее затишье, пока квартал не надел еще ни одной из своих масок. Он шагал мимо закрытых витрин ресторанов, лишь недавно полных жизни, и клубов, где ночь оставила своих жертв – пьяных, уснувших прямо у порога. То тут, то там возникали новые рестораны, кафе, бары, а старые исчезали. Ранним утром перемены легче бросались в глаза, пока улицы не заполонили толпы горожан и гостей столицы.
Здесь можно было наблюдать, как власть и политика переплелись с плотскими утехами. Высокие небоскребы – финансовые и политические центры страны – будто стволы огромных сосен, по которым синтоистские боги некогда взобрались на небо, вырастали из низких лачуг разврата, убогих, удобренных пороком и грехом. На этих улицах Асахи ясно ощущал, что и сам он – часть резкого контраста. Не тот, кем его видели клиенты в баре, и не тот, кем считал его Рэн. Он сам не понимал еще, кем хотел быть больше – самурайским мечом или рыбным ножом.
Нож – это инструмент. Он создан для работы, мастерства, созидания и утонченности. Рыбный нож – это его руки, его ремесло, его ежедневный труд. Но меч… Меч – это власть. Сила. Право вершить судьбы. Холодное лезвие, способное рассечь не только плоть, но и воздух, пространство, сам мир вокруг. Он хорошо запомнил это ощущение, когда держал боевой клинок в руках. И вкус власти ему нравился…
Прогулки по кварталу приносили Асахи немало пользы. Он верил, что как по утреннему лицу судят о здоровье человека, так и по виду ресторана на рассвете можно оценить его истинное качество. Даже закрытый, ресторан должен говорить сам за себя. «Аомацу суси» всегда выглядел безупречно, словно хранил в себе тайну игрушечного магазина, в который каждый ребенок мечтал пробраться ночью. Ресторан, не умеющий держать лицо в тишине утра, не заслуживал доверия и в шуме вечера. Асахи мог безошибочно определить, кто в квартале задержится надолго, а кто завалится и без посторонней помощи. Сильная конкуренция у самых дверей заведения была ему ни к чему.
Суши-бар «Аомацу» с самого начала не был рассчитан на круглосуточную работу. Он закрывался за полночь, но уже в шесть утра распахивал вновь двери. За несколько ночных часов сюда успевали привезти свежую рыбу с рынка Цукидзи. Приемкой ведал Рэн, он же открывал заведение. Оценка качества была почти излишней: аккуратные филе или целые туши тунца, марлина и другой рыбы поступали от самого Короля, лично отбиравшего улов для «Аомацу». Когда город только начинал просыпаться, в воздухе бара уже чувствовались соленые нотки моря, смешанные с запахом сырой рыбы и свежего риса. Для Токио это было приятным началом нового дня.
Получив утреннюю партию рыбы и морепродуктов, Рэн сразу скрывался за разделочным столом. Он работал быстро, но без суеты, как музыкант, исполняющий знакомую мелодию. На столе вырастали авторские бенто: круглые коробки, где каждый кусочек суши занимал свое место, словно яркая деталь мозаики. Их уже поджидали курьеры, готовые развезти заказы по всему городу – в офисы и дома, к тем, кто привык начинать утро с «гармоничных суши» из «Аомацу».
Рэн даже придумал и собрал для сайта ресторана простую, но цепляющую систему: клиент выбирал начинку, цвет, даже настроение, и коробка подбиралась под вкус и характер заказчика. Со временем он стал для Асахи не только правой рукой, но и полноправным партнером. Его имя уже часто звучало на гастрономических фестивалях и появлялось в газетных колонках. Ложки особой формы, когда-то заказанные им по наитию, теперь можно было найти даже на прилавках внешнего Цукидзи – ими пользовались повсюду, давно забыв, что впервые появились они в маленьком баре «Аомацу суси».
Глядя на то, как их фирменная ложка разошлась по всему городу, Асахи не раз поддразнивал партнера, напоминая, что тот так и не оформил патент. Рэн отмахивался – мол, в те дни у него не водилось лишних иен даже на обычный нож, не то что на патентного поверенного.
– А ты, если так верил в мою идею, мог бы сам оплатить защиту авторства, – любил добавлять он с прищуром.
Асахи только усмехался. Возможно, Рэн был прав, но сам он верил, что настоящая ценность вещи – в руках того, кто ею пользуется, а не в бумагах, спрятанных в сейфе.
Несмотря на кулинарные таланты Рэна, за суши и сашими отвечал только Асахи. В баре уже появились помощники – молодые и старательные, готовые подменить на любом участке кухни. Но как бы кто ни старался превзойти мастера, каким Асахи по праву считался в искусстве владения ножом, это не удавалось никому.
Коллеги называли его Сираха16, прибавляя в конце уважительное «сан». И дело было не только в цвете волос. В движениях шефа чувствовалось что-то от поединка, особенно когда при разделке тунца в руках оказывался длинный клинок. Лезвие входило в тушу резко, но без грубости, и с хирургической точностью отделяло нужный кусок. И затем, почти играючи, Асахи нарезал рыбу на ломтики для нигири или сашими.
Резкая, но филигранная работа стала визитной карточкой суши-бара. Ради кусков рыбы, нарезанных грубо, но эффектно, сюда приезжали не только из Токио, но и из других городов и даже стран. Для гостей это было зрелищем, для Асахи – ежедневным ритуалом. Но пришел он к этой манере не сразу, собственно, даже не пытаясь искать свой почерк. Изначально он лишь следовал классическим школам нарезки, повторяя их отточенные линии. Однако со временем инструмент сам подсказал ему иной ритм – резкий, но филигранный, ставший его особенностью. И это оказался не нож, а меч.
У «Аомацу суси» пока не было очередей, восторженных отзывов в прессе и бронирований на месяцы вперед. Всё это пришло позже. Поначалу бар оставался одной из сотен неприметных точек питания в пестром и шумном квартале Кабуки. Первые месяцы стали затяжной проверкой на выносливость. Асахи взял на себя всё – от раннего похода на рынок до ночной уборки зала. За стойкой он стоял один, без подстраховки и помощи, и каждое утро начинал с того, что выстраивал на полках посуду, проверял заточку ножей и мысленно готовился к долгому дню. А
