Лахайнский полдень - Алексей Анисимов
Редко покидая Японские острова, особенно ради далекой Европы, Асахи с готовностью вживался в неспешный ритм английского города. Осматриваясь по сторонам, он невольно выискивал сходства: две островные страны, Япония и Британия, были разными, но словно переговаривались на каком-то едином глубинном языке.
Первым делом в глаза бросалось отношение к природе. Как и японцы, англичане ее старались не подчинить, а отпустить – пусть будет как есть. Даже самый ухоженный городской сквер выглядел не рукотворным, а живым, будто деревья и травы выросли сами, не по замыслу дизайнера, а как получилось. Никаких аллей-солдат, выстроенных в строй. Кусты могли раскинуться прямо посреди лужайки, дорожки изгибаться, словно шли за ручьем, исчезнувшим из виду лет сто назад.
Лишь ровные газоны выдавали человеческое вмешательство, и то, скорее, намекали на него, чем настаивали. Эта мягкая граница между диким и обустроенным напоминала японскую традицию созерцания – где человек, если и присутствует в природе, то не физически, а духовно.
Еще одна деталь, сразу привлекавшая в Абингдоне взгляд, – заборы. Точнее, почти полное их отсутствие. Без них город словно дышал свободнее, ничто не сжимало улицы, не прятало дворы. Если изгороди и попадались, то скорее как намек – тонкая черта, не запрет. Англичане, похоже, не спешили отгораживаться от мира, считая себя его частью. Даже там, где забор все-таки отделял дом от дороги, часто не было ни ворот, ни калитки. Взгляд прохожего без помех скользил по фасадным дворикам, иногда цветущим, иногда строгим, но почти всегда открытым.
Проходя мимо, Асахи не раз ловил себя на желании остановиться, заглянуть внутрь, рассмотреть какой-нибудь раскидистый куст, усыпанный цветами. В Японии такой жест сочли бы вежливым, но, возможно, излишним. А здесь, напротив, хозяйка могла выйти на порог и охотно поделиться секретом ухода за растением, не удивлялась вниманию незнакомца, а словно ожидая его.
Асахи сразу вспомнил годы, проведенные в японской деревне, и ту открытость, которая считалась вполне естественной там. Впрочем, она была характерна не только для сёл. Даже в Токио, в доме в спальном районе, где он сначала поселился, душ находился буквально под открытым небом. Вокруг висели бамбуковые маты – легкая, почти символическая защита от взглядов прохожих, проходящих в паре метров по тротуару. Это было каким-то отголоском деревенского мышления, которое Асахи глубоко прочувствовал в Японии, и теперь, наблюдая за Англией, снова замечал знакомые черты. Обе страны развивались под влиянием прогресса, сохраняя деревенские устои и позволяя им по-прежнему звучать в городской жизни.
Покончив с завтраком, Асахи вышел из кафе и неторопливо зашагал по тропинке вдоль реки. Та петляла среди зелени и вела к каменному мосту, видневшемуся впереди. По мере приближения к нему в середине русла стал отчетливо вырисовываться продолговатый остров, по площади равный футбольному полю. Мост пересекал его по центру, разделяя на почти равные части. На одной стороне острова располагалось какое-то заведение, скорее всего – кафе или ресторан. Белые столики под такими же белыми зонтами тянулись вдоль берега в аккуратных рядах, как приглашение к неспешному обеду.
Другая часть острова выглядела куда более уединенной. Ее со всех сторон закрывали кроны высоких деревьев, а между ними, в самом дальнем углу, на аккуратно выстриженной лужайке у воды, виднелся кирпичный особняк Викторианской эпохи. Именно туда и направлялся Асахи, к дому, откуда он надеялся уйти с согласием.
Асахи прошел через ухоженный небольшой парк и поднялся к парадному входу особняка. Между белыми колоннами располагалась тяжелая черная дверь с латунным молотком.
Постучав несколько раз, он отступил назад, прислушиваясь, как глухое эхо разносится по дому. Прошла почти минута, прежде чем дверь медленно приоткрылась. На пороге появился пожилой японец.
Асахи поклонился и произнес по-японски:
– Йокой Асахи. Хозяин Аомацу.
Японец с интересом посмотрел на гостя, затем поклонился в ответ. После короткого, почти церемониального обмена приветствиями он распахнул дверь и отступил в сторону, приглашая Асахи войти.
Внутри особняк показался даже просторнее, чем выглядел снаружи. Сразу слева от входа были раздвинуты широкие деревянные двери – светлые рейки и белая бумага. Они сразу притянули к себе взгляд гостя. За ними открывалась комната, в которой всё дышало Японией: пол устлан татами, а редкая строгая мебель скорее подчеркивала пустоту, чем заполняла ее.
Хозяин слегка кивнул, жест был молчаливым приглашением. Асахи сделал шаг внутрь дома и, прежде чем войти в комнату, снял обувь, как и положено в японских домах. В Англии это выглядело странно: здесь никто не разувался, даже ступая на ковры. Но татами – не ковер. Наступить на него в ботинках было бы не просто неловко, а недопустимо – даже по меркам терпеливых японцев.
Разуваясь, он успел оглядеться. Помимо комнаты с татами, весь остальной дом был оформлен в классическом европейском стиле. Сверху, прямо из-под крыши, свисала вытянутая люстра: тонкие светящиеся нити спускались в пустоту, проходя через все три этажа, в пространстве закручивающейся вокруг них широкой лестницы. Люстра напомнила ему цилиндрический колодец на военной базе, и он машинально поднял взгляд, проверяя, не украшает ли потолок еще и хризантема. Но свод был простым, без узора.
Асахи чуть поклонился хозяину, бесшумно прошел внутрь и без слов опустился на колени у небольшого столика в центре комнаты. На лакированной темной поверхности уже стояли приплюснутый глиняный чайник и две крохотные – не больше наперстка – чашки. Рядом лежала аккуратная коробочка мятного цвета, похожая на футляр для очков. Она была приоткрыта: внутри – две соевые конфеты, те самые, что в Японии принято называть сладостями, хотя вкус у них скорее пресный, чем сладкий.
Взгляд невольно задержался на столе. Всё выглядело безупречно: размер чашек, количество конфет – здесь не было ни одной случайной детали. Коробка с угощением стояла ближе к чашке гостя. Даже носик чайника был повернут к ней. Это был тонкий вежливый знак: Асахи ждали и принимали с уважением.
Следом вошел хозяин. Он мягко задвинул двери, отсекая комнату от всего дома. Когда холл исчез за перегородками, у Асахи на миг возникло ощущение, будто он переместился в Японию. За высокими прозрачными окнами, выходившими во двор, хорошо просматривался внутренний сад: камни разных размеров и форм, белый песок с прорисованными специальными граблями волнообразными линиями. Тонкие полоски расходились мягкими дугами, словно застывшая вода. Среди них
