Наши заповедники - Георгий Алексеевич Скребицкий

— Прощайте, кру-кру-кру!

И тут вдруг среди гагачат произошло смятение: они сбились в кучку и приостановились.

— Кру-кру-кру! — закричали мы оба.

Гага, увидев замешательство выводка, тоже остановилась. Она повернулась к птенцам и, хлопая по воде крыльями, кричала, звала за собою.

Так состязались мы с дикой птицей, маня к себе гагачат.

Птенцы толпились в нерешительности: куда же плыть? Наконец некоторые повернули и поплыли в нашу сторону, а за ними последовал и весь выводок. Только три диких гагачонка остались возле гаги.

Напрасно она кричала и металась по воде, стараясь привлечь к себе птенцов. Для тех, кто родился среди людей, в инкубаторе, кто жил в углу за печкой, для тех зов «кру-кру» оказался более знакомым и близким, чем призывный крик дикой птицы.

Так и прожили гагачата у нас в вольере около месяца. За это время мы очень привыкли к своим питомцам и с сожалением думали о том, что скоро придется с ними расстаться, подпустить наших гагачат к диким выводкам.

И вот, наконец, наступил этот день.

Мы посадили всех гагачат в две корзины, отвезли на соседний остров. Там в небольшой бухточке плавали дикие гаги со своими птенцами. Наши гагачата тут же присоединились к ним.

Николай поставил парус, и мы поплыли обратно, с грустью оставляя малышей. Случайно я обернулся к острову:

— Коля, Коля! Глядите, что делается!

Николай обернулся. За нами следом, растянувшись длинной вереницей, плыли гагачата. Они старались изо всех сил догнать быстро уходившую лодку.

Мы сняли парус, остановились, и весь выводок с радостным писком окружил нас.

Пришлось возвращаться обратно и опять подпускать гагачат к дикарям.

Чтобы обмануть наших питомцев, мы перетащили лодку через песчаную косу на другую сторону острова. Гагачата, очевидно, решили, что мы тут же, на берегу, и занялись отыскиванием еды в прибрежной растительности.

В последний раз мы полюбовались своими малышами: «Ну, оставайтесь, растите на воле!»

Мы обогнули косу и поплыли домой.

ПО ГОРНЫМ ТРОПАМ

От Майкона до Гузерипля

В октябре я поехал в Кавказский заповедник. Управление заповедника находится в Майкопе. Это чудесный городок. Белые домики с зелеными ставнями. Возле каждого домика сад. Улицы прямые, широкие, все сплошь обсажены деревьями.

Когда я приехал, было тепло совсем по-летнему, но листва на деревьях уже начала вянуть: Желтые листья висели на концах ветвей, падали на тротуары, на мостовую. Ярко светило солнце, и от золотой листвы весь городок казался еще светлее и наряднее.

Но как, ни хорош Майкоп в осенние дни, мне все же хотелось поскорее попасть в горы, в леса. Поэтому, договорившись с директором заповедника о плане маршрута, я в эту же ночь выехал на местном поезде в Коджах — последнюю станцию в самом предгорье.

Сидя в вагоне, я невольно прислушивался к разговорам соседей. Вместе со мной ехала партия лесостроительных рабочих. Они разговаривали о своих обычных делах, о лесах, о высокогорных пастбищах, о трудностях работы в горах. В их разговорах то и дело слышались такие слова, как альпика, субальпика. И мне как-то странно и непривычно было слышать эти мудреные словечки, сказанные вскользь, между прочим. До сих пор я слышал их только в университете или на заседаниях научных обществ. Их произносили ученые сотрудники высокогорных экспедиций, — произносили внушительно, так, что слушатели чувствовали невольное уважение и к этим словам и в особенности к людям, которые побывали в таких заоблачных высотах. А здесь, в прокуренном махоркой вагоне, те же слова произносились как что-то самое обычное, повседневное.

Сидел на лавке против меня какой-то парень и рассказывал своему соседу:

— Прорубили мы просеку в пихтарнике. Жара, а воды нет. Так и пришлось лезть в субальпику, там еще снег кое-где лежал. Ну, значит, напились «суворовского чайку», отдохнули малость — и опять вниз, за работу.

Я слушал эти рассказы и радостно думал о том, что через день, два и сам побываю в таких же местах.

Ночью поезд пришел в Коджах. В полнейшей темноте я кое-как добрался до небольшого домика — базы заповедника и лег спать.

Настало утро. Я выглянул в окно. Сплошной туман заволакивал всю окрестность. Я быстро оделся и вышел во двор.

Двое рабочих заповедника запрягали в повозку пару лошадей. Через полчаса мы тронулись в путь.

Туман к этому времени постепенно рассеялся, выглянуло солнце, и я первый раз в жизни увидел горы Кавказа.

Они были сплошь покрыты лесом и расписаны всеми цветами осени.

Опередив нашу подводу, которая еле ползла по камням и выбоинам, я ушел далеко вперед. Я осматривался по сторонам и не мог поверить своим глазам. Сколько раз видел я на картинах изображения Кавказских гор, и как мало походило это на настоящие горы!

Я родился и прожил всю жизнь на равнине, среди рязанских, тульских полей и лесов. И вдруг словно сказочный великан сдавил, смял в складки привычную мне, ровную землю. Леса и долины вздыбились вверх, к небесам, а реки хлынули вниз неудержимыми грохочущими потоками.

Дорога, по которой я шел, вилась по ущелью, но оно не было заполнено «дымом и мглой», как в стихах Лермонтова. Наоборот, все ущелье было залито ярким солнечным светом. Слева от дороги крутой горный склон был сплошь покрыт лиственным лесом. Там росли буки и грабы. Изредка ярко краснели клены. Справа от меня обрывалась пропасть, и где-то внизу шумела и пенилась речка Белая. За речкой, на том берегу, виднелся снова лес, от самой воды и до неба.

Местами лес раздвигали гранитные скалы. Отвесной стеной они подступали к дороге. Тут она шла по узкому выступу над пропастью. И все-таки даже эти места обнаженного камня были совсем не мрачны. Яркий солнечный блеск делал все кругом светлым и радостным.

Чем дальше дорога уходила в горы, тем живописнее становились места. Вот горы снова расступились. Впереди долина. Посреди нее весело бежит по камням та же речка Белая. На берегах из густой зелени садов выглядывают домики станицы.

Мы проезжаем селение и переправляемся через речку вброд. Дальше наш путь идет по другому берегу.

За станицей дорога вновь уходит в горы. Солнце начинает как следует припекать. Я снимаю с себя куртку