Сапсан - Джон Алек Бейкер
Чайки с криками ввинчиваются под самые облака. Острова пылают птицами. Сапсан набирает высоту и падает. Веретенники рикошетят от воды, кувыркаются, взмывают. Сапсан преследует, пикирует, хватает. Веретенник и сапсан мечутся, маневрируют; сверкающим челноком сшивают землю с водой. Крошечный веретенник улетает, уменьшается, пропадает: побежденный сапсан снижается, садится, тяжело дышит.
Вода отступает, свиязи объедают взморник, долговязые цапли стоят на мелководье. На дамбе пасутся овцы. Окинь этот длинный эстуарий своими вращающимися глазами. Пусть черта воды сгладится и залечится, как обожженные крапивой пальцы залечиваются от прикосновения щавеля[27]. Оставь небеса, обильные куликами, нежные небеса над покоем воды, над дугой света.
15 октября
В час дня туман растворился, и засветило солнце. Часом позже с востока прилетел сапсан. Воробьи, чибисы, скворцы и вяхири увидели его, а я не увидел. Я высматривал его, стоя на краю поля, возле брода, и пытался быть таким же терпеливым, как та цапля, что стояла на стерни и ждала, когда мыши пробегут в досягаемости ее пронзающего клюва. У ручья перекликались снегири; над моей головой закружили деревенские ласточки. Сороки стрекотали в боярышнике, а потом разлетелись, волоча за собой метлы своих грузных хвостов, катапультируясь все выше с каждым суматошным взмахом крыльев, оседая в воздухе под углом правильно брошенного диска. Тысячи скворцов прилетели в долину, чтобы перед ночевкой собраться у реки.
В половине пятого в зарослях затрещали черные дрозды, закудахтали красные куропатки. Я осмотрел небо и нашел двух сапсанов, самца и самку, летящих высоко над бродом, преследуемых воронами. Вскоре вороны сдались, а сапсаны еще минут двадцать выписывали широкие беспорядочные круги. Они то и дело разворачивались под неожиданным углом, так что от брода их всегда отделяло не больше четверти мили. Их полет был размеренным, с глубокими взмахами крыльев – у самца более частыми, чем у самки. Самец летел выше и, буйно взмахивая крыльями, то и дело пикировал на самку. Она легко уклонялась. Иногда птицы замедлялись почти до зависания; потом снова набирали скорость.
Сложно было рассмотреть их оперение, но полоски усов бросались в глаза даже издалека. Грудь самки была золотистого оттенка, с боковыми черно-коричневыми полосами. Сверху она была иссиня-черной и коричневой; перед своей, вероятно, второй зимой она сменяла оперение на взрослое.
Для сапсаньей охоты было самое время; до заката оставалось полтора часа, на западе угасал свет, над восточным горизонтом начали сгущаться сумерки. Сперва я решил, что сапсаны пытаются набрать высоту, но кружение продолжалось так долго, что, очевидно, имело место некое брачное поведение – преследование или демонстрация. Птицы вокруг меня чувствовали угрозу. Черные дрозды и куропатки не умолкали; вяхири, чибисы и галки в страхе покинули поля; кряквы взлетели с ручья.
Двадцать минут спустя соколы залетали быстрее. Они поднялись выше, и самец перестал пикировать на самку. На огромной скорости они сделали круг и полетели прямо на восток. Они мелькали над эстуарием, пропадали из виду в серых сумерках в тысяче футов над холмом. Они охотились.
16 октября
Кулики спали в брызгах, разлетающихся от волн по галечным гребням. Они выстроились вдоль нагретых борозд, там, где клубилась пыль. Чернозобики, галстучники, исландские песочники и камнешарки повернулись лицами к ветру и солнцу, сбились в кучу, как белая галька на бурой земле.
Ревущий южный штормовой ветер гнал волны на большую дамбу, орошая воздух над ней. С подветренной стороны горела высокая сухая трава. Выдохи желтого пламени и дым разносились по сторонам. Жар был гнетущим, как боль раненого зверя. Низкая трава на дамбе тлела рыжими и черными огоньками; трава шипела, когда на нее падали соленые брызги. Вода с огнем сообща ликовали, а в разгоряченном небе трудилось солнце.
Когда вдруг вспорхнули кулики, я посмотрел вдаль и увидел позади них сапсана, припустившегося к ним с высоты северного неба. По высоким сутулым плечам, склоненной крупной голове и мелкому потряхиванию крыльев я понял, что это самец. Он летел прямо на меня. Его глаза, казалось, смотрели в мои глаза. Потом, опознав мою враждебную человеческую фигуру, они расширились. Длинные крылья вывернулись и распростерлись, сокол резко повернул в сторону.
В ярком свете я отчетливо видел его цвета: спина и второстепенные маховые перья – насыщенная жженая сиена; первостепенные – чернота; брюхо – охристый желтый с прожилками бронзовых стрел. От глянцевитых светоотражающих глаз по бледным щекам спускались длинные темные треугольники усов.
Сквозь дым, сквозь брызги сокол скользил над дамбой, как вода, скользящая по камню. Пятнышки куликов опустились на землю и уснули. Оперение сокола проступало сквозь дымные тени и сверкало, как кольчуга. Сокол, подхваченный крепким ветром, бил крыльями над все прибывающей водой. Он молниеносно бросился на плывущую чайку и выхватил бы ее из воды, если бы она тотчас не взлетела. Тогда он понесся к свету. Темное пятнышко двигалось на фоне огромного солнечного меча, опускавшегося на эстуарий с юга.
В сумерках ветер переменился на северный. Небо заволокло тучами, вода затихла, пожар прогорел. На мглистом темном севере сотня крякв поднялась к светлому участку неба и полетела над закатом. Кряквы летели на отдалении и от сапсана, который следил за ними с берега, и от ружейников[28], которые засели на болоте.
18 октября
Долина – кокон сырого тумана, поливаемый косым дождем; галки упражняются в своих причудливых полетах и пении, шумных погонях, лихорадочном кормлении; золотистая ржанка сквозь дождь подает голос.
Когда над вязами вдруг замолкло трескучее крещендо галочьих голосов, я понял, что рядом летает сапсан. Я пошел к реке, чтобы разыскать его. По столбам и проводам расселись тысячи скворцов; все клювы разинуты, каждая птица говорит свое бодрое скрипучее слово. Вороны высматривали сокола, а черные дрозды тревожно кричали. После пятиминутки полной боевой готовности вороны расслабились и выместили свое разочарование, набросившись на скворцов. Черные дрозды замолчали.
Полил холодный дождь, и я укрылся от него под боярышником. В час пополудни в кусты залетели шесть дроздов-рябинников. Они поели ягод и полетели дальше. От влаги их перья были темными и блестящими. У реки было тихо, слышался только шепот далекой плотины да мягкое, ровное дыхание ветра и дождя. Где-то на западе раздавалось монотонное «кирк, кирк, кирк». Прошло немало времени, прежде чем я узнал этот звук. Сперва я подумал, что это скрип и пыхтение механического водяного насоса, но когда звук приблизился, я понял, что это визг сапсана. Пилящий скрежет длился минут двадцать, становился все слабее и прерывистее. Потом он затих. Туманными полями сапсан загнал на сухой дуб ворону. Когда они уселись на ветви, двадцать вяхирей прогромыхали с дерева так, будто их запустили из пушки. Ворона боком проскакала по ветви и остановилась на расстоянии удара сапсаньего клюва. Тогда сапсан повернулся к ней, угрожающе пригнул голову и опустил крылья. Ворона отступила, и сокол снова закричал. Медленный, грубый, зазубренный клич отчетливо донесся до меня сквозь четверть мили густого туманного воздуха. Когда есть скалы, или горы, или широкие речные долины, которые придают сапсаньему зову эхо и тембр, он разносится ясным резким звоном. Подлетела вторая ворона, и сокол перестал кричать. Когда обе вороны бросились на него, он тут же перелетел на провод, и там его оставили в покое.
Сонный, но все еще настороженный, он
