История улиц Москвы. От Неглинной до Басманной - Никита Денисович Здоровенин
Иван Рерберг построил Бородинский мост, перемахнувший через Москву-реку аккурат к будущему вокзалу авторства его сына. Но Иван Рерберг – сын хоть и был с усами, не был сам с усами, ему помогали. Его главным партнером был Олтаржевский – будущий автор первой ВДНХ (тогда – ВСХВ), здания муниципальной поликлиники в Нью-Йорке (до сих пор существует) и здания шахтокомбината шахты «Капитальная» в Воркуте (да, его сослали при Сталине). За техническую гениальность отвечал другой партнер – Владимир Шухов, инженер, придумавший, как делать сверхлегкие конструкции для крыш, башен и трубопроводов. Он первый использовал в строительстве стальные сетчатые оболочки, он построил Шуховскую башню, спроектировал одни из первых нефтепроводов Российской империи и выпрямил чуть с концами не упавший минарет древнего медресе Улугбека в Самарканде. Учитывая количество Рербергов, статистически неудивительно, что один из них, брат архитектора, Федор Рерберг, расписывал здесь потолки. Тематика росписей, да и вообще декора вокзала, обусловливалась не функцией, а временем – 1912 год. Поменяешь одну цифру, и получится 1812 – год Бородинской битвы, год победы над Наполеоном, год главного триумфа Российской империи, победившей непобедимого. В придачу к грузо- и пассажироперевозческой функциям вокзал обрел еще одну – символическую.
Этот вокзал – символ победы. Ну и пусть, что в советское время акцент сместился на триумф нового государства и на победу в Великой Отечественной войне. В старый ампир органично вплелись виноградной лозой рельефы, изображающие советских солдат и цитирующие сталинскую конституцию. «Граждане СССР имеют право на материальное обеспечение в старости». «Женщине в СССР предоставляются равные права с мужчиной». Эти базовые права и ценности, константа нашей жизни вот уже не менее века, для многих стран – все еще далекая и неявная мечта. Вокзал неплохо сохранился до наших дней. Ампирные росписи, имитирующие античные листики, поползшие по параллельным линиям минималистичной структуры. Местами росписи завихряются в круг, изящно скрывая вентиляционные отверстия. Позолоченные рельефы-факелы почти дублируют настоящие бра, как руки, вылезающие из стены (les bras по-французски означает «руки»), акцентирующие росписи электрическим светом. С потолков на цепях свисают круглые люстры, намекающие на церковные паникадила. Тогда это было модно. И в сталинское время – тоже.
Люстры под паникадила можно встретить и в сталинских высотках, и на сталинских станциях метро. Все симметрично, симметрия многократно усиливает убедительность заявления. Если одно нарисованное на стене знамя производит эффект на 100 %, два знамени – на 400 %, прикинув на глазок. Но архитекторы и скульпторы с симметрией здесь играют. Иногда – это лишь иллюзия повтора. Посмотрите на вокзал снаружи. Два одинаковых входа. Не совсем. Справа – вход для пассажиров первого и второго классов. Слева – для пассажиров третьего и четвертого классов. Правые были бы встречаемы живым оркестром, что даже отразилось в маленьких миленьких рельефчиках лир на колоннах внутри. Их помещение было меньше, потому что таких пассажиров было меньше, зато комфортнее. Левых никакой оркестр не встречал, и ожидать поезд им было бы намного менее удобно. Но их помещение больше, да и их было больше, – поэтому левые победили. И вокзал, открывшийся через год после революции, в 1918-м, ни дня не проработал с задуманным архитекторами разделением классов. Но архитектурно эта мысль уже закрепилась. Входящих в левую дверь встречают гипертрофированными мускулами, молотом и каким-то буром двое рабочих. Считается, это – шахтер и металлург. Представители тех самых третьего и четвертого классов. Если бы они решили поехать на поезде, то, тряхнув своими классическими кудрями (все же стиль – неоклассицизм), спустились бы с постаментов и вошли бы сюда, далеко идти бы им было не надо. Но пока они застыли в вечном ожидании прибытия императорского поезда. А вместе с ними и двое скульптурных мужчин у правого входа. Там – уже не рабочие, а праздные гедонисты: один – с гроздьями винограда (каждая – размером с ягненка), другой – тоже с какими-то плохо различимыми богатствами. Богатые видят при входе богатство, рабочие – работу. Над каждым из входов – по маленькому очень яркому майоликовому панно, обозначающему две крайние точки железных нитей, соединивших города. Над входом для богатых – Георгий Победоносец, покровитель Москвы, над входом для рабочих – архангел Михаил, покровитель Киева. Но это еще не все.
Киевский вокзал – это скульптурно-архитектурная книжка, которая продолжает нам рассказывать сладкие истории о том, куда мы можем поехать и на чем.
Над святыми-покровителями, над обозначениями классов, над рабочими и гедонистами – персонификации различных видов транспорта и способов путешествия. Здесь и поезд, и корабль, и новинка – самолет, и московская греза, ставшая явью попозже, – метро. Когда греза становилась явью, к зданию вокзала архитектор Чечулин соорудил пристройку. Через нее мы попадаем в метро «Киевская», если входим сбоку вокзала. Чечулин был известен тем, что построил чрезвычайно много ярких зданий, изменивших московский облик: высотку на Котельнической, бассейн «Москва», гостиницу «Россия»…
Москвичи даже приговаривали, что Чечулин «отчечулил Москву». Отчечулил он чуть-чуть и Киевский вокзал, получается. Через чечулинскую пристройку мы входим и на платформу пригородных поездов, отправляющихся с Киевского. Чечулин неожиданно для москвичей сделал павильон электричек и метро похожим на венецианское палаццо, видимо вдохновившись своей затяжной заграничной поездкой. Засмотревшись на декоративную красоту экстерьера и росписи залов ожидания, легко забыть чуть заранее перед отправлением поезда выйти на платформы, чтобы восхищенно прогарцевать взглядом по навесу над дебаркадером, выполненным Шуховым. Ну и пусть, что его в 2003–2004 годах перестроили – дух его остался невесомо парить над перроном. От ультралегкого скелета навеса остались только четыре клепаные арки, 27 заменили сварными протезами. Когда арки конструировали при Шухове, для их сборки даже не понадобились строительные леса. Детали соединяли на земле, части арок поднимали легкими лебедками и финально соединяли наверху. Соединение деталей арок заклепками оставляло им пространство для вальса: когда жарко, детали немножко расходились, зимой – сближались. В покрытии крыши Шухов предусмотрел длинные окошки, через которые пассажиры могут смотреть за бегущими облаками, которые вскоре обгонит их скорый поезд. Через эти же окошки платформы освещаются солнечным светом, частенько отфильтрованным через низкие серые московские облака. На случай солнечного затмения или просто на подмогу звезде скульптор Алешин оставил на входе на платформы две скульптуры мужчин с фонарями. То ли это «гении места», то ли проводники, то ли обходчики путей. А между ними – часы, заменившие уже в наше время маленький памятник Ленину.
Все это время, пока вокзал жил, танцевал, менялся, уходили паровозы, прибывали тепловозы, а им на
