Тюрьма и другие радости жизни. Очерки и стихи - Алексей Валентинович Улюкаев
Оставь одежду, всяк сюда входящий,
И получи взамен «костюм х/б».
А лучше ль он, чем деревянный ящик, —
Кто разъяснит отчетливо тебе?
Свои нюансы есть и в том, и в этом:
Одним ругательства, другим — молчание.
Оставь себе надежду — ведь на свете
Конечно всё, имевшее начало.
«Тюрьма живет неспешной жизнью…»
Тюрьма живет неспешной жизнью:
Латает рваные носки,
Еду готовит, как для тризны,
Без всяких признаков тоски,
ТВ настроит на «поржать бы».
А ты от тела отделяешь
Души последние куски,
По карте местности гадаешь
А заживет ли всё до свадьбы?
«Тюрьма! — Как много в этой штуке…»
Тюрьма! — Как много в этой штуке
Для сердца русского:
Она несчастье и разлука,
Сердечной мускулы
Боль, пережатое дыхание
В потугах — выползти,
Свобода — в рамках осознания
Необходимости.
«Садится солнце, словно арестант…»
Садится солнце, словно арестант
В далекий и холодный карцер,
Закатом истекая, как от ран,
Стигматы проверяя пальцем.
И ты ему не в силах ни помочь,
Ни облегчить назначенную долю.
И над землей владычествует ночь
Со звездами (полковничьи — не более).
«В такое утро, словно Лазарь…»
В такое утро, словно Лазарь,
Встаешь с одра, выходишь вон,
Презрев тюремный смрад и вонь —
Все инкарнации заразы,
Которая — куда там Covid! —
Проникла всюду на земле.
И поднимаешься, как брови
На чудо встретившем челе.
Хоть на четвертый день — воскреснет
Прошедший взглядом сквозь лазурь.
Как Лазарь — будешь снова вместе
С родными, опровергнув дурь
Тюремную — благою вестью.
«Дон Кихоту не платят златом…»
Дон Кихоту не платят златом,
Дон Кихота сажают в крепость.
Неисчерпаемо, словно атом,
Зло. И вот он идет, нелепый
(Вся надежда — бумажные латы)
Не служить в королевской коннице,
Не ходить на совет нечестивых.
Зло по пяткам ахилловым гонится,
Распушит тебя в хвост и в гриву.
Ты на мельнице будешь вороном,
Без муки́, но по горло в му́ке,
Позарез, не хлебавши солоно.
А в защиту тебя — ни звука.
Так и надо — не на довольствии
Рыцарь бедный, не для оваций.
Но ведь должен же кто-то с монстрами
Не сразиться — хоть расплеваться!
«Вот вам двадцать первый век…»
Вот вам двадцать первый век:
Это вот — без всяких Масков —
Его житель, то есть зек,
Бритый и одетый наспех.
Так же был он осуждён
И посажен: скоро-наскоро,
Снегом бит, омыт дождем,
Не дождавшись слова ласкового.
Двадцать первый: из-под век
Сколько хочешь натрий-хлора.
Всё меняется. Но зек
Не меняется так скоро.
«Ум постигает общее…»
Ум постигает общее,
Сердце взыскует частного,
И, словно роща, ропщет
Так, что верхушки шастают.
Ум постигает правила,
Сердце живет исключением.
Сердце тебя не оставило
В строгом твоем заключении.
«То, на что времени не хватало…»
То, на что времени не хватало,
Додумать? Додумано всё.
Времени много, пространства мало,
И каждый квадрат занесен
Памяти слоем, раздумий слоем,
Словно селедка под шубой,
В этой тюрьме точно Гектор в Трое,
В Гомера реальности грубой.
«Придется-таки на Итаке…»
Придется-таки на Итаке
Отстрелом встретить женихов,
Махать руками вместо драки,
К которой не вполне готов.
Мели, Улисс, твоя неделя,
Твой срок не вечен, хоть и долог.
Зато он взвешен и измерен
И наполненьем книжных полок
Послужит. Гением Гомера
Вдруг будет даден нам урок.
А что до срока на галерах,
То ведь кончается и срок.
«Это словно гром небесный…»
Это словно гром небесный:
Шмон! Шмон!
Это входит в зону с песней
Доблестный ОМОН!
Это кверху все тормашки!
Шмон! Шмон!
Это разбросали наши
Вещи все кругом.
Всё смешалось, как на блюде,
От портянок до знамен
В эти мусорные груды.
Шмон! Шмон!
«Рекорды жары, подготовка к геенне…»
Рекорды жары, подготовка к геенне,
Словно к отложенной олимпиаде.
Понимаю психов, лезших на стену,
За которой всего лишь новый круг ада.
Грешники любят погорячей
Больше, чем выше и чем сильнее.
И возгоняется суть вещей,
Словно душа. Расставаясь с нею,
Тело, как всякая вещь без сути,
Остается не более чем сувениром.
Очень жарко. Хотя утро
Только еще встает над миром.
«Глобальное потепление. Локальный сектор…»
Глобальное потепление. Локальный сектор.
Самый длинный и жаркий день года.
Сижу здесь, как некогда в Трое Гектор,
Окруженный своим и чужим народом.
Двойное кольцо — тем прочней обручение:
С одними — на страх, с другими — на совесть.
Конечно, из правила есть исключение,
Но заключенным понять эту повесть —
Где кляксой июнь скрыл листок календарный, —
Трудно, как твари хранить вид товарный.
«Не блудил, не блуждал, беззаконной кометой не рыскал…»
