Кто? «Генсек вождя» Александр Поскребышев - Алексей Александрович Бархатов
Когда вождь с легкой задержкой появился на украшенной цветами и знаменами сцене, весь зал встал и приветствовал его громкими и долгими аплодисментами. Казалось, унять их нет никакой возможности. Сталин, уже поаплодировав вместе со всеми и опустившись на свой стул, в течение еще нескольких минут вынужден был красноречивым движением ладоней, будто прессом, поприжимать воодушевление собравшихся.
Вступительным словом заседание открыл товарищ Шверник, подчеркнувший, что заслуги и подвиги Сталина столь грандиозны и многочисленны, что их нельзя перечислить даже в самом пространном докладе. Потом под звуки марша со знаменем и цветами проходы между рядами заполнили шеренги юных пионеров. А небольшая авангардная группа с букетами поднялась на сцену.
Генерал-майор Поскребышев едва смог удержать выступившие слезы, когда звонко и радостно зазвучал под высокими сводами голос его дочурки:
Со всех сторон страны пришли мы
Вам пожелать счастливых лет,
Учитель, вождь и друг любимый!
Родному Сталину – привет!
Непосвященные вправе были удивиться этому чуду – разве у невозмутимого и «непробиваемого» Поскребышева есть слезы? Но, впрочем, едва ли кто что заметил. Все взгляды были направлены на вставшего и впервые за вечер откровенно улыбающегося вождя, добродушно утопающего в принесенных детьми цветах.
Отгородившись этим пестрым и благоухающим живым редутом от не менее пышного и благоухающего, но одновременно выверенного и засушенного официоза десятков следовавших одна за другой речей, он тихо и отрешенно просидел почти четыре часа, лишь регулярно привставая в знак благодарности говорившим.
Поскребышев был свидетелем, как буквально накануне Маленков предпринял очередную попытку убедить вождя принять на свой юбилей хотя бы высшую награду страны.
– Даже не мечтайте о том, чтобы вручить мне еще одну звезду, – проворчал Сталин.
– Но, товарищ Сталин, советский народ… – начал было заранее заготовленный аргумент Георгий. Ведь тоже не без труда, но уговорили же его когда-то принять звание генералиссимуса.
– Оставьте советский народ в покое, – закрыл тему Хозяин.
И сейчас на торжественном вечере он вел себя лишь немногим активнее своего огромного портрета на заднике сцены, изредка с тоской поглядывая на привычное место в левой ложе бенуара, откуда им просмотрено столько более замечательных спектаклей и концертов.
Несколько оживился, пожалуй, лишь во время приветствия сидящего по соседству китайского вождя, говорившего о единстве рабочего класса всего мира, осуществленном Сталиным, да еще тронуло его крайне эмоциональное выступление генерального секретаря компартии Испании товарища Ибаррури. Испанский темперамент близок грузинскому. Тем более что сын ее, командир пулеметной роты капитан Рубен Руис Ибаррури, геройски погиб, защищая Сталинград. И сын Мао – танкист – тоже воевал и дошел до Берлина.
Крупнейших деятелей коммунистического движения сменяли на трибуне академик Несмеянов, артист Черкасов, поэты Александр Твардовский и Якуб Колас, маршал Василевский… Бывшему семинаристу посвящал величальное слово святейший патриарх… Восхищались его грандиозностью и гениальностью, мудростью и стойкостью, гуманизмом и личным обаянием… Аплодисменты следовали за аплодисментами…
Сталин слушал вполуха. Отдельные слова и сами выступавшие люди будто багром вылавливали из бурной реки прожитого какие-то памятные лица, фразы, события, эпизоды.
Худой, загорелый черноволосый мальчишка не в силах убежать от мчащегося прямо на него фаэтона. Громадного, грохочущего по булыжнику, поднимающего столбы пыли, из которых вырастают бешено раздувающиеся лошадиные ноздри и копыта… В последний момент он заслоняется рукой и падает, теряя сознание, на обочину дороги…
Юноша-семинарист, по ночам откладывающий Библию и запоем читающий запрещенные книги, воображающий себя неустрашимым Кобой, героем романа Александра Казбеги «Отцеубийца»… И снова лошади, снова скачка. Только теперь Иосиф уже Коба! Он останавливает скачущих коней, дерзко грабит в Тифлисе банковские кареты – революции нужны деньги!
Вслед за Верой его покинула Любовь! Разверстая, как пучина, могила первой жены, могила первой и единственной любви. Такой уже не будет. А женщины будут. Пропорция здесь обратная. Чем меньше любви, тем больше женщин. Оставалась еще Надежда…
Дикое, затерянное далеко за Полярным кругом зимовье Курейка. Мороз там словно имеет свойство твердого физического тела – трещит, звенит, пробирается под одежду. Ночью, а дня там практически и не было, никак не уснуть от нескончаемого, протяжного, вытягивающего все жилы волчьего воя. Перед тем как выйти, надо на всякий случай выстрелить в приоткрытую дверь, отпугнуть. Стол с книгами, железная печка-буржуйка да деревянный топчан. Зато каких осетров таскал он из проруби! Это была самая долгая его ссылка. Обычно бежал после пары-тройки месяцев. И оттуда убежал. Вместе с Яшей Свердловым.
Эта комичная картина возникает перед глазами нередко, он даже любит рассказывать о ней товарищам. Сталин тогда ехал под видом комиссионера в первом классе. А Яков решил, что это чересчур заметно, и велел запаковать себя в бельевую корзину. Через час чиновники стали осматривать груз, жандармы принялись тыкать в корзину штыком. Свердлов испуганно закричал: «Здесь человек!» И, естественно, отправился назад. А Сталин спокойно доехал до Петербурга. Правда, через два месяца его снова сослали.
Торжественное заседание в Большом театре СССР, посвященное 70-летию И.В. Сталина. Собравшиеся аплодируют юбиляру.
В президиуме: Мао Цзэдун, С.М. Буденный, Л.М. Каганович, Н.А. Булганин, И.В. Сталин, КБ. Ворошилов, Д. Ибаррури, У. Юсупов, И.С. Хрущев, Г. Георгиу-Деж и др. 21 декабря 1949. [РГАКФД]
Перед глазами возникали друзья и враги, победы и поражения, удачи и ошибки. Любая дата – это не столько цифра, сколько черта, пусть подчас и пунктирная, подведение промежуточных итогов. И вспомнить тут можно много чего. Писателям, живописцам, деятелям театра и кино – товарища Сталина в Смольном или на фронте под Царицыном. Да, повоевать пришлось. Хотя ни войны, ни даже революции он не считал своей стихией. Это все было вынужденным. Многое в его жизни было вынужденным. Он, скорее, любил подготовку к войне, причем такую, чтобы война и вовсе не началась, упреждение, расчет. Но идеалистом никогда не был.
Встречи и разговоры с Лениным, чье имя сегодня постоянно звучит рядом с именем юбиляра и без круглых дат, тоже вспоминаются постоянно. По разным поводам и в разном душевном состоянии. Опыт прошедших лет заставил многое в них переоценить. Сурово, безжалостно переоценить. Ленин был гений революции, великий гений. Да и эта сволочь Троцкий в своем деле, в разжигании мировой революции, в борьбе с мировым капиталом тоже был неплох. Как и Каменев, и Зиновьев. И многие другие…
Но куда завели бы они Россию? Известно ведь: ломать – не строить. А из обломков ничего прочного уже не создашь. Только расчищать и строить новое. Вот как сейчас в наших городах после фашистского набега. Заболтали бы страну
