Кто? «Генсек вождя» Александр Поскребышев - Алексей Александрович Бархатов

Пропавшие из сейфа Поскребышева бумаги впоследствии нашли. И потому он остался после смерти Сталина, и даже еще после Берии, и членом ЦК, и депутатом Верховного Совета от верного своего Белебеевского округа. Только на следующем XX съезде Хрущев, назвав его верным сталинским оруженосцем, тихо спровадил на пенсию. Но ведь не лишили ни звания, ни наград, не посадили же. Просто встал на парт-учет по месту жительства, вызвался вести политинформации в «красном уголке». Это помогало сохранять некоторое эхо привычного жизненного уклада – так же пристально следил за всеми газетами, так же анализировал всю информацию и так же докладывал. Разница лишь в том, что доклады его уже ни на что не влияли. Слушали их пенсионеры, такие же, как он сам. Даже в больнице и санатории Александр Николаевич старался поддерживать эти занятия.

А про Колю Власика знал, что того сначала услали куда-то на Урал заместителем начальника лагеря. Это генерал-лейтенанта-то… Затем через полгода там же арестовали, привезли в Москву, долго держали на Лубянке, осудили уже после смерти Сталина и снова отправили из столицы отбывать срок. Дальнейшие подробности пенсионеру Поскребышеву были неизвестны. Точнее, известны очень отрывочно, поскольку он по мере возможности помогал жене Власика и удочеренной им племяннице.

Вот о женах и дочерях они и начали свою беседу. Хотя на самом деле хотелось поговорить совсем о другом, о том, что, собственно, и соединило их именно сегодня. Только что закончившийся съезд партии проголосовал за новую программу построения коммунизма и решил вопрос о перезахоронении тела Сталина, что тут же ночью и было секретно совершено. Строку с двумя именами на граните в преддверии ноябрьского парада занавесили широкой белой лентой уже с одним – «Ленин».

Но не в очереди же это обсуждать. Здесь можно в лучшем случае поговорить о природе, о погоде, о здоровье, о семье, о ценах, о прошедших юбилеях – семидесятилетии одного и шестидесятипятилетии другого.

Г.М. Маленков, Л.П. Берия, Н.А. Булганин, И.В. Сталин на XIX съезде КПСС. 1952.

[РГАСПИ. Ф. 558. Оп.11. Д. 1661. Л. 1]

Г.М. Маленков, Л.П. Берия, К.Е. Ворошилов, А.И. Микоян, Н.С. Хрущев и другие выносят гроб с телом И.В. Сталина из Колонного зала. 9 марта 1953.

[РГАСПИ. Ф. 558. Оп.11. Д. 1684. Л. 11]

Так потихоньку и подошли к вожделенному прилавку. Власику на его карточки продавщица отломила три положенные сдобные сайки. Он достал из кармана сетчатую сумку-авоську и положил в нее хлеб, предварительно аккуратно завернув его в газету.

– А юбилей свой, Коля, пришлось мне провести в больничной палате, потом санаторий в Барвихе… – продолжил Поскребышев и, когда они вновь оказались на улице, не удержался: – Странное все-таки ты место встречи выбрал.

– Поверь старому конспиратору, самое что ни на есть клевое местечко. Я ведь и раньше хотел на тебя выйти, знаю, что Надюшке моей помогал, что с дочуркой твоей они дружат. Обе по художественной части пошли. Спасибо тебе! Так вот. Освободили меня. Приехал. Вместо квартиры комната в коммуналке. Ни работы, ни пенсии. Зато «топтуны» на каждом шагу. Вот тебе и ответ. Такая очередь для «наружки» самое гиблое место. Движется медленно. Народу много. Меняются – то старики стоят, то дети, то их родители. И каждый цепко следит друг за другом. «Чужого» очередь к себе и близко не подпустит. Я ведь отстоял три часа до тебя. А «тихарю» что тут делать? Мерзнуть и «светиться»? Тем более я сюда хожу постоянно, одним маршрутом. Они знают. Проводят и возвращаются. А на тебя, на всякий случай, наводить не хотелось.

– А как же ты их вычислил-то?

– Обижаешь, – ухмыльнулся Власик. – Хотя сначала они и сами прокололись, причем очень смешно. Иду я себе по улице. Пальто вот так же нараспашку. А за мной аккуратно опер. Глаз-то у меня наметанный. Я – направо, он – направо. Я – налево, он – налево. Кстати, давай-ка мы с тобой тоже вот в этот тихий переулочек нырнем, проверим! Я в этом районе заранее все проходные дворы изучил.

Они свернули с улицы, прошли два десятка метров, замедлили шаг. Власик обернулся, удовлетворенно констатировал, что все чисто, и продолжил:

– А в тот раз я, наоборот, решил пойти туда, где народу побольше. Смотрю – крутится в толпе «щипач», карманник, значит. Все ближе и ближе. Я и бровью не веду. А вот когда он запустил свою ручонку ко мне в карман, тут я поверх свою положил и прижал так, что он враз на колени свалился, побелел, заорал от боли. Тут и мой «хвост» нарисовался, хотел задержать воришку. И окончательно раскрылся. Опыта маловато, видать, чи шо? Спецов-то всех в органах поубирали. Ну, я его успокоил. Сказал, что забирать этого сявку надобности нет, он работать теперь уже долго не сможет. И добавил, что не люблю, когда в мои дела и в мои карманы руки суют. «Понял, товарищ генерал», – растерялся, глазками заморгал. С тех пор я его не видел. Других стали посылать.

Николай Сидорович вздохнул:

– Знаешь, поначалу надеялся, что все как-то теперь устаканится. Берии нет. Подручных его, которые меня уродовали на Лубянке, тоже нет. Кстати, помнишь, мы всё гадали, почему у Лаврентия сапоги такие необычные, с обрубленным носом? Так вот, я теперь знаю отгадку – бить ими сподручнее. Особенно лежачих. А уж на это там мастера! Меня после таких допросов с пристрастием дважды еще в подвал на расстрел водили.

Н.С. Хрущев, Л.П. Берия и Г.М. Маленков у гроба И.В. Сталина в Колонном зале. 7 марта 1953.

[РГАСПИ. Ф. 558. Оп.11. Д. 1684. Л. 7]

Чего только не шили – и кражу документов, и разглашение гостайн, и растраты, и аморальный образ жизни, и то, что не обеспечил своевременного вскрытия шпионской террористической организации врачей… Помнишь письмо этой самой Тимашук о Жданове? Хотели и тебя пристегнуть. Очень хотели. Кобулов прямо мне говорил: «За отказ от показаний на Поскребышева подохнешь в тюрьме». А после Берии уже Серов грозил. А чего уж грозить? Я и лагеря, и Лефортово, и Бутырку прошел. Месяцами без сна. Голова, понимаешь, – то моя, то – не моя. Столько всяких ужасов мерещилось. Думал, вот-вот с ума съеду, каюк мне пришел. Не съехал, не сдох, но инфаркт