No pasaran! Они не пройдут! Воспоминания испанского летчика-истребителя - Франсиско Мероньо Пельисер
дороги, становится прозрачным, и мы видим, что они забиты машинами, военной техникой и повозками с лошадьми — все движутся в том же направлении, что и мы: на север, к границе.
Аэродром Фигерас только что подвергся бомбардировке. Стелющийся по земле дым от еще горящих самолетов указывает нам направление ветра. Мы приземляемся... Некоторые самолеты горят, три изувеченные «Катюши» валяются на самом краю летного поля. Два латаных-перелатаных «москас» несут дежурство. Снова звучит сигнал тревоги, и они поднимаются в воздух, — а мы бежим в траншею. Здесь находятся другие летчики, которые залезли сюда во время предыдущей бомбардировки и еще не успели выбраться наружу. Мы обнимаемся, а в это время появляются «Хейнкели», которые сбрасывают бомбы на расположенный рядом населенный пункт, переполненный машинами и людьми. Много убитых и раненых. О мертвых никто не заботится, а раненых негде положить...
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В ИСПАНИИ
Идут первые дни февраля 1939 года. На аэродром приземляются два «москас», которые вылетели на сигнал тревоги. Летчик Торрас плохо рассчитал посадочную траекторию, и его самолет при приземлении попадает под брюхо «Юнкерсу», на котором мы прилетели сюда. Загораются два самолета — вместе с ними горит и летчик. Сгорает и наша надежда покинуть Испанию на самолете.
— Вчера сбили самолет Кортисо — последний из истребителей 6-й эскадрильи, — говорит Ариас.
Фашистские танки находятся в нескольких километрах от Фигераса. Мы предаем огню все, что пред-
ставляет хотя бы какую-то ценность: самолеты, поломанные автомобили, ящики с боеприпасами...
Немецкие самолеты сбрасывают бомбы повсюду. Люди бегают из стороны в сторону. Вот слышится очередная серия взрывов бомб, — и снова начинается паника.
Утром прекращается дождь, и небо проясняется, предоставляя немецким самолетам возможность действовать. Наши силы на исходе, их хватает только на то, чтобы волочить ноги по дороге из грязи и крови, которую нам осталось преодолеть. Чтобы добраться до Франции, нам надо подняться и спуститься с Пиреней.
Голодные, нервные, мы начинаем хоронить мертвых. Гробов нет, и нет времени их делать, кладбище расположено далеко, а танки врага близко, артиллерия врага обстреливает дороги. В тех же самых траншеях, где мы прятались от фашистских бомб, мы укладываем трупы погибших: сначала кладем один ряд, присыпаем его землей, затем второй, и так далее. Старуха с поникшей розой в руке считает: два, четыре, шесть... Женщины и дети плачут молча.
Траншеи все использованы — в них мы захоронили тридцать шесть трупов, в деревне их сотни. В твердой земле мы долбим новые ямы, и в одной из них хороним тех, кого никто из местного населения не признал в качестве родственников. На свежей земле мы не оставляем ничего — ни крестов, ни цветов. Если бы было лето, мы собрали бы цветы в поле, но сейчас все мертво.
Все, кто может, помогают нам в нашей печальной работе. Небольшого роста женщина стоит рядом со мною на коленях и подгребает руками мягкую землю, отбрасывая в сторону крупные камни, затем поднимает взгляд к небу, скрещивает руки и молится. К ней подходит Морато и спрашивает:
— Здесь ваши родственники?
— Нет, — отвечает женщина. — Своих я так и не смогла найти.
— А в поселке искали?
— Искала, там много убитых, изувеченных так, что невозможно распознать... Когда начали падать бомбы, я бежала за водой к колодцу, а когда я вернулась, нашла только воронку от бомбы, все еще дымящуюся... Зачем я только туда пошла? Лучше бы я погибла со всеми...
— Сколько вас было?
— Мой муж и две дочери, пятнадцати и тринадцати лет. Мы оставили все: дом, землю, мебель. У нас было немного, но муж не хотел жить с фашистами, он боялся за дочерей, говорил, что фашисты насилуют всех бедных молодых девушек, поэтому мы уехали...
Оставшиеся в живых по пыльным проселочным дорогам пытаются пробиться к Пиренеям. На выезде из поселка висит большой плакат, написанный чьей-то дрожащей рукой: «Путь к границе — путь к рабству». Мы молча обмениваемся взглядами и следуем дальше. И все-таки находятся люди, которые, прочитав плакат, поворачивают обратно, как будто им не хватало только этого ничтожного толчка.
Мы идем пешком — дороги забиты брошенными легковыми автомашинами, грузовиками, военной техникой; в пыли валяются чемоданы, корзинки с домашним скарбом. Нас преследует марокканская кавалерия; иногда отдельные ее группы подходят близко, и мы отбиваемся гранатами. Так мы достигаем местечка Эмполья, где дорога заканчивается. Здесь собралось много военнослужащих республиканской авиации. Среди людского круговорота выделяется высокая фигура нашего старого знакомого — подполковника Урсаиса («красавчика») с огромной палкой в руке. Похоже, что он не расставался с ней с тех пор, как разгонял наш ход ряженых в монастыре Херонимос. Его седые волосы сверкают на солнце, он, как и прежде, полон энергии: приказывает и распоряжается, но теперь его никто не слушает. Некоторые фразы достигают и наших ушей: «...Вы молоды, и у вас еще, может быть, все впереди...»
Марокканская кавалерия ведет преследование по следам, которые мы оставляем, — машины, грузовики, чемоданы, мертвые, раненые и изнуренные, которые уже не могут продолжать путь. Марокканцы издеваются над всеми, их злобный хохот долетает до наших ушей.
Мы начинаем свой поход через Пиренеи. С нами молодая беременная женщина, которую мы не можем оставить. Мой друг Фернандо и Рамона, с вещами в руках, ожидают решения других. Он смотрит на нее сочувствующими глазами и спрашивает:
— Тебе холодно? Хочешь есть? Устала?
По бледным щекам Рамоны медленно катятся слезы...
Они познакомились друг с другом случайно, в один из нелетных дней, когда с утра до вечера, а потом и всю ночь идет дождь. Сильный ветер дует со стороны моря, где находится деревенька Олива де Пенедес. В такие дни полеты отменены, а летное поле становится похоже на озеро: земля больше не в состоянии впитывать воду. Самолеты плотно закрыты брезентом, а летчики не знают, чем заняться. Именно в один из таких дней я, Фернандо и Мариано возвращались на машине из Барселоны. За очередным поворотом дороги мы увидели девушку, идущую в том же направлении.
— Останови! — прошу Мариана. — Надо ее подвезти.
Когда мы уже остановились, за стволом оливы раздался женский смех. Это была сестра девушки, которую мы увидели на дороге. У них щеки, как алая роза, сверкающие глаза, как спелые черешни, фиолетовые от холода губы, с длинных прядей черных волос ручейками стекает вода,
