Агнес - Хавьер Пенья
Исключение составляют мужчины, желающие затащить меня в постель. С ними спектр разговоров немного расширяется, пока они не получают желаемое, то есть секс. Бандонеон, как правило, сходится в таких случаях в одной точке: секс. Сдвинуть их с нее никому не под силу. При этом я вовсе не считаю себя неловким собеседником или скучной компанией, однако почему-то не способна выстроить бескорыстные отношения, конечной целью которых не является работа или секс.
Любопытно, но в данный момент самые что ни на есть личные разговоры я веду с Луисом Форетом. Проникновеннейшие беседы с помощью электронной почты.
С танго ровно то же самое: после занятий мы порой выпиваем по рюмочке в баре напротив здания, где танцуем. Бар атмосферный, но когда мы заваливаемся, по вторникам, там больше никого нет, хотя меня абсолютно не смутило бы, будь он битком набит гомосексуалами. У меня куча недостатков, но вот это — вообще не моя тема.
Мы болтаем о прошедшем занятии, о тех, у кого получается не очень (только не о присутствующих), о супружеских проблемах преподавателя — это весьма популярная тема разговоров в нашем кружке: судя по всему, жена его спит с клавишником, а тот — аргентинец, что, должно быть, особо мучительно для учителя танго. Меня подначивают отпустить свой фирменный саркастический комментарий, а потом покатываются со смеху вместе со мной: вот же черт, Агнес, нуты даешь, просто крышу сносит. Потом мы прощаемся, и никто даже не пытается ни номерами телефонов обменяться, ни создать группу в мессенджере; такое впечатление, что радиус наших отношений ограничен двадцатью-тридцатью метрами от здания, где мы танцуем, от этого здания безумцев.
Если мы случайно увидим друг друга за пределами этого радиуса, то, сдается мне, даже не поздороваемся.
Если мы увидим друг друга за пределами этого радиуса, то будем вести себя так, будто познакомились в группе анонимных алкоголиков.
С одним лишь исключением, исключение-то всегда есть: мужик с брекетами и высоким, как у двенадцатиструнной гитары, голосом. Моя пара на первом занятии. В тот же день он дал мне свой телефон: ну, знаешь, мало ли, вдруг тебе что-то понадобится, — да какого хрена мне могло что-то от нею понадобиться? А потом он попросил мой телефон. И что я должна была ему сказать? Вот вы что делаете, когда кто-то, с кем вы видитесь каждый вторник и четверг, просит у вас номер телефона?
И он проводил меня до дома, прямо до двери. И не один раз.
Не то чтобы он хотел стать мне другом, он ведь в другой группе, он из тех, кто играет сексуальные баллады на бандонеоне. И не сказать что он уродлив или отвратителен, разве что голос у него как сигнализация в банке, и в свои сорок он носит брекеты. Господи, говорю я про себя, ну какая такая может случиться нужда ставить брекеты в сорок лет? Вот вы — вы хоть раз обращали внимание на десны? Какого хрена приспичило ему заиметь голливудскую улыбку?
Глаза у него голубые, даже синие; волосы он зачесывает вперед, потому что лысеет, хотя, надо сказать, люминесцентные лампы в том атмосферном баре только подчеркивают скудость его шевелюры; он невысокий и щуплый, ростом почти с меня. Я понимаю, что подобное описание не льстит, но, в общем и целом, внешне он не так уж и плох. Похоже, что я оправдываюсь, хотя, должна заметить, достоинство дневников именно в том, что они только для тех, кто их пишет, разве что в моей комнате кто-то установил видеокамеру, фиксирующую, что я пишу.
А если в моей комнате и в самом деле есть камера, то сегодня она наверняка зафиксировала небезынтересный порнографический спектакль, потому что сегодня я наконец-то впустила его в дом.
Квартира ему понравилась, несмотря на беспорядок, он даже поинтересовался, сколько я плачу за аренду. Мне этот вопрос показался нескромным, так что я, дабы он заткнулся, сочла за благо просунуть свой язык промеж решеток Алькатраса, пока он изумленно пялился на меня птичьими глазами.
Ну да, я и сама знаю, что могу лучше работать с метафорами.
Не думаю, что решусь повторить этот опыт, хотя я не лежала в постели с мужчиной поверх меня с тех самых пор, как превратилась в аквариумную рыбку, а у меня время от времени возникают кое-какие потребности, и он, в общем-то, был не так уж и плох, хотя в какой-то момент застонал своим меццо-сопрано. Я просто постараюсь выкинуть эту деталь из головы.
Уйдя от меня, мужик с брекетами написал мне, что очень хорошо провел время, и что для него это было нечто особенное, и я для него — что-то гораздо большее, чем перепихон на одну ночь, и что он надеется, что это было не в последний раз.
Когда я говорю «уйдя», я хочу сказать «как только вышел». Я чуть было не выскочила за дверь, чтобы проорать вдогонку: «Да ты что городишь, придурок?» Вместо этого я отправила поднятый большой палец, один лишь большой палец. Он на это ответил залившейся краской рожицей. Вот блин, ну и способность понимать прочитанное. Поднятый большой палец означает «да ладно, чувак, как скажешь». Яснее ясного. Бог его знает, что он там еще углядел.
Вообще-то я не это хотела рассказать в этой дневниковой записи под общим заголовком «Агнес, у тебя крыша поехала», — все дело в том, что, пока я занималась этим самым с мужиком с брекетами, пока любовалась полосатыми обоями в углу, которые уже почти совсем отклеились, на меня внезапно нахлынул образ некоего мужчины, укладывающего меня в кровать, отдельные кадры, будто негативы старой пленки Kodak, творение эпохи Возрождения, спрятанное на холсте под пресным натюрмортом. Мне представился красавец мужчина с низким таким голосом, придававшим ему солидности. Он говорил: «Спи лицом вниз», и я, повинуясь, вцеплялась в подушку, но потом быстро поворачивалась, чтобы видеть его, а он сразу же говорил: «Спи лицом вниз», а я поворачивалась, чтобы видеть его, и так далее, но, несмотря на сюр этой сказки про белого бычка, видения меня ничуть не пугали, а наоборот, кажется, возбуждали еще сильнее — до тех пор, пока телефон не начал по-идиотски звенеть монетками, снова и снова, и из мужика с брекетами не вырвались завывания кошки во время течки, как будто бряцанье монеток ласково теребило его мошонку, и все кадры у меня в голове разом не пропали, и тогда я вернулась
