Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - Вильгельм фон Штернбург

Смерть своенравна в своей неизбежности. Она может быть медленной и мучительной или мгновенной, почти незаметной. В этой книге умрут почти все. Но если в первых главах, когда Боймер видит, в каких муках умирает его лишившийся ноги однокашник Кеммерих, смерть воспринимается как событие потрясающее, в сознание не укладывающееся, то в конце книги она всего лишь регистрируется. Не вернется домой и Пауль Боймер, что, по мнению некоторых рецензентов, делает конец романа нелогичным, поскольку автор обещает — в своем коротеньком предисловии — рассказать «о поколении, которое погубила война, о тех, кто стал ее жертвой, даже если спасся от снарядов». Но на войне не бывает счастливого конца, хеппи-энд случается только у апологетов войны, в их писаниях о героях и подвигах. Логика романа не допускает иного решения — кроме того, которое было избрано автором. Именно лишенная эмоций лаконичность, с которой Ремарк сообщает о гибели рассказчика, подчеркивает его художественную интенцию: войне не может быть оправдания, ибо она разрушает — часто случайно и без всякого пафоса — самое драгоценное из того, что есть на свете, — жизнь. «Он был убит в октябре 1918 года, в один из тех дней, когда на всем фронте было так тихо и спокойно, что военные сводки состояли из одной только фразы: “На Западном фронте без перемен”.

Он упал лицом вперед и лежал в позе спящего. Когда его перевернули, стало видно, что он, должно быть, недолго мучился, — на лице у него было такое спокойное выражение, словно он был даже доволен тем, что все кончилось именно так». До чего же должно было дойти общество, чья молодежь «даже довольна» тем, что жить ей больше не придется?

Итак, якобы аполитичный писатель написал книгу в высшей степени политическую. Истоком всего, что происходит в романе, является решение развязать и вести войну, считая ее продолжением политики другими средствами. В сущности, любому непредвзятому читателю должно быть понятно, что пером Ремарка в 1928 году водило стремление не только рассказать о физических и душевных страданиях молодых людей, отправленных их «отцами» в окопы массовой бойни, но и указать на тех, кем и с какой целью она была организована. И он выбирает не форму политических дебатов с таким столкновением идейных противников, из которого могла бы родиться дидактическая пьеса с исторически правдивым концом. Его персонажи отстаивают свою точку зрения, опираясь на жизненный опыт, а не на словарный запас партийных теоретиков.

Впрочем, в различных местах романа Ремарк прямо указывает на политическую взаимозависимость многих явлений и событий той поры или их подоплеку. Это и ложь об оборонительном характере войны, и эксплуатация патриотических чувств, и авторитарный менталитет вильгельминизма, и аппетиты германских индустриальных элит, и шовинизм буржуазии, согласной на заключение мира только на условиях победителя. «Странно все-таки, как подумаешь, — говорит Кропп, — ведь зачем мы здесь? Чтобы защищать свое отечество. Но ведь французы тоже находятся здесь для того, чтобы защищать свое отечество. Так кто же прав?» — «Полевая жандармерия, полиция, налоги — вот что такое ваше государство. Если ты про это толкуешь, благодарю покорно!» — «Вот это верно, Тьяден, — говорит Кат, — наконец-то ты говоришь дельные вещи. Государство и родина — это и в самом деле далеко не одно и то же». — «Фабриканты в Германии обогатились — у нас кишки сводит от поноса». — «И вот я вас спрашиваю: кто, на какой штатской должности, пусть даже в самом высоком чине, может себе позволить что-либо подобное, не рискуя, что ему набьют морду? Такое можно позволить себе только в армии! А это, знаете ли, хоть кому голову вскружит!» — «Я вижу, что кто-то натравливает один народ на другой и люди убивают друг друга, в безумном ослеплении покоряясь чужой воле, не ведая, что творят, не зная за собой вины. Я вижу, что лучшие умы человечества изобретают оружие, чтобы такое длилось подольше, и находят слова, чтобы еще более утонченно оправдать все это». — «Они спорят о том, что нам надлежит аннексировать. Директор с часами на стальной цепочке желает получить больше всех: всю Бельгию, угольные районы Франции и большие куски России». — Фронтовики Ремарка считают такие планы просто бредовыми: «Каждый из нас знает, что войну мы проигрываем».

Ремарк пишет свой роман в 1927 году, храня в памяти важнейшие события последнего десятилетия. Он знает, чем закончилась война, помнит, как родилась республика и каким путем она шла все эти годы, он видел, как вильгельмовские элиты возвращали себе былые позиции в государстве. Отсюда нотки фатализма и даже отчаяния, пронизывающие атмосферу его книги. Лишь изредка, как бы случайно, вспыхнет возмущение тем, что все это могло случиться и что страдания и гибель миллионов людей были, возможно, напрасными. Те, кто высказывает в романе такие суждения, не верят, пожалуй, сами себе, в их аргументации нет надежды. Если мысли такого рода и мелькают в книге, то автор их не развивает, он не говорит о возможности претворить их в действия. И, уж конечно, герои его не призывают отнять власть у тех, кто повинен в развязывании войны. «Дни, недели, годы, проведенные здесь, на передовой, еще вернутся к нам, и наши убитые товарищи встанут тогда из-под земли и пойдут с нами; у нас будут ясные головы, у нас будет цель, и мы куда-то пойдем, плечом к плечу с нашими убитыми товарищами, с воспоминаниями о фронтовых годах в сердце. Но куда же мы пойдем? На какого врага?» — «...если я вернусь домой, я буду бороться против этого, против того, что сломило нас с тобой. У тебя отняли жизнь, а у меня? У меня тоже отняли жизнь. Обещаю тебе, товарищ: это не должно повториться, никогда». — «...когда я думаю о том, что однажды я услышу слово “мир” и это будет правда, мне хочется сделать что-нибудь немыслимое... Что-нибудь такое, чтобы знать, что ты не напрасно валялся здесь в грязи, не напрасно попал в этот переплет. Только я ничего не могу придумать». Заметим, что эту свою мысль Пауль Боймер вовсе не связывает с политикой. «Сделать что-нибудь немыслимое» — это значит учиться, приобрести профессию, получать жалованье, а от этого его «с души воротит, потому что так было всегда».

Ремарк — и это раздражало левых и в веймарские, и в последующие годы — не предлагает политических рецептов и не называет себя приверженцем той или иной «системы». Его политические предпочтения в конце 1920-х годов неясны и неопределенны не в тенденции, а в конкретике. Такими они будут