Сказки печали и радости - Дарина Александровна Стрельченко
«Климатическая катастрофа», так это назвали. Предки пытались искать спасения, но смогли только создать искусственный разум, управляющий погодой – чтобы он восстановил привычный круговорот времен года, пусть даже спустя десятки и сотни лет после смерти своих создателей. Следить за процессом должны были потомки старшего из ученых – и они приходили к искусственному разуму раз в десятилетие, приходили, чтобы ответить на его вопрос, чтобы тот продолжил свою работу.
Конечно, дух рассказывал больше. И про «прорехи в озоновом слое», и про «комплексы подземный станций», и про «космические спутники». Вот только Маришка осознавала: все это за пределами ее знаний. За пределами знаний любого из жителей деревни.
Но страшнее всего было другое.
– То есть, – медленно переспросила она, уже без опаски глядя в неподвижное лицо духа, – бог мороза должен был спасти нас от испепеления, но в итоге устроил вечную зиму?
– Это не его выбор, – педантично поправил дух. – Он ничего не решает сам, только следует указам.
Маришка нервно рассмеялась.
– Указам и дальше нас морозить? А ты? Раз ты все время здесь, почему ты сам его не остановил? Или ты тоже считаешь, что снаружи – это сказочное пекло, о котором ты рассказывал?
– Данная единица не обладает правом доступа к ядру искусственного интеллекта. – И неподвижное прежде лицо духа явственно омрачилось сожалением. Словно он и впрямь хотел бы все исправить, да не мог.
Маришка отвела глаза, нервно покусывая губы. Странно, до чего же странно было верить его словам! Неужели правда, что злой бог мороза, которого все так боялись и ненавидели, которого надеялись умилостивить и даже не поминали по имени, чтобы не разгневать ненароком – сам безвольный слуга их предков?! Весь мир, в который Маришка верила, теперь таял, обнажая за слоем льда что-то до безобразности нелепое.
– Но почему никто не приказал ему остановиться? – почти бессильно выдохнула она. Почему и ее отец, и его предки, один за другим, велели ему продолжать?
Она не ждала ответа, но через минуту тягостного, неуютного молчания дух ответил ей, так же тихо:
– Данная единица считает, что ты с большей вероятностью разберешься в очевидных мотивах своих соплеменников.
Маришка хмыкнула. Да в чем тут разбираться? В одном дух был прав: все до глупости очевидно. Просто минуло слишком много лет. Просто о прошлом забыли, утеряли бесценные знания, что о самом искусственном разуме, что о технологиях, которые его окружали. Просто память о контролирующей процедуре превратилась в ритуал, который повторяют, повторяют и повторяют по заведенному порядку, уже не осознавая его смысла.
Ведь так проще.
– Неужели никто из тех, кто приходил раньше, не говорил с тобой? Неужели ты никому больше этого не рассказывал?
Дух качнул головой – почти по-человечьи.
– Ваши предшественники избегали даже смотреть на данную единицу. Предположение: они боялись.
За тонким стеклом заворочалась Настенька, и дух поспешил вытащить из нее трубки и выпустить ее. Поймав испуганный взгляд сестры, Маришка твердо сказала:
– Ты замерзала почти у самых ворот. Я… присматривала за тобой и потому успела тебе помочь. – Она слегка покривила душой, и сама едва не поморщилась от своих же слов. – Ты уже внутри обители бога. Остался только ритуал.
Настенька, дрожащая, испуганная, огляделась быстро и неуверенно кивнула. И ей решать судьбу всей деревни? Да и всего мира? Маришка понимала: если Настенька ответит так, как того требует ритуал, то через десять лет уже никто сюда не придет – некому будет приходить. Но как ее убедить нарушить наказ жреца? Она слишком мала еще и – что гораздо хуже – слишком послушна отцу. Она не поверит в рассказ духа, просто не поймет его.
Маришка кусала губы, ломая голову над этой задачкой, пока шагала вслед за духом и Настенькой по коридорам. У массивных серых дверей сестра оглянулась, помялась и пробормотала, пряча глаза:
– Спасибо, что была со мной, что спасла… но дальше тебе нельзя, я должна одна…
– Присутствие посторонних не противоречит процедуре общения с искусственным интеллектом, – размеренно произнес дух, и Маришка взглянула на него с благодарностью. – Прецеденты уже были.
Настенька закусила губу, но спорить не стала. Она вообще не умела свое мнение отстаивать. Да и было ли оно у нее, или только проповеди и внушения отца, сковавшие ее ледяной коркой?
Она приложила руку к углублению в стене и слегка вздрогнула, когда в ее кожу впилась игла, забирая кровь. Спустя пару долгих мгновений красная лампочка под потолком сменилась зеленой, и двери плавно разъехались в стороны.
Внутри оказалось… жутко. Даже для Маришки, уже вроде привыкшей к здешним техническим чудесам, этот зал казался наполненным магическим сиянием. Множество огней, текущих по стенам, огромные экраны, по которым скользят бесконечные надписи, резкое холодное мерцание ламп на массивных колоннах.
Едва Настенька шагнула внутрь зала, на самом большом экране загорелась снежинка из прозрачного зеленоватого льда, повернулась вокруг своей оси пару раз и сменилась несколькими строчками текста. Маришка прищурилась – в деревне никто не знал этого языка. Все буквы вроде знакомые, да только складываются в непроизносимую нелепицу.
Настенька замерла, огляделась беспомощно, словно ждала, что из глубины зала выйдет к ней старик в тяжелой шубе, с ледяным посохом, посмотрит на нее глазами глубокими и жуткими и спросит… Маришку прошиб озноб. Она не знала, что бог мороза, существуй он на самом деле, спросил бы у сестры. Но она догадывалась, что она ответит.
В насмешку обожгло воспоминание: жалящая, секущая вьюга, пробирающий до костей холод, тело, онемевшее и непослушное – и шепот на грани сна и бреда. «Тепло ли тебе, девица?»
– Отец велел тебе ответить, что все хорошо и тепло, ведь так? – едва разжимая губы, спросила Маришка, и Настенька сжалась вся, как зверек перед неминуемым ударом.
– Откуда ты знаешь?
Маришка улыбнулась, криво и невесело.
– Потому что это неправильный ответ. Даже больше – глупая и бесстыдная ложь.
– Нет! – Настенька вскинулась, даже глаза заблестели – она и впрямь верила в истинность слов, вложенных в нее отцом. – Ты не понимаешь! Весь обряд – он о послушании и смирении! О нашей стойкости, о том, что даже перед лицом лютого холода мы остаемся вежливыми и покорными! Если… если я отвечу другое, он разгневается и всех нас заморозит…
Она даже
