Сказки печали и радости - Дарина Александровна Стрельченко
Настенька удобнее корзину перехватила и оглянулась с тоской.
– И чего меня на ночь глядя послали?
У отца спросить она побоялась, рядом с ним она только слушать да кивать могла, а вот со сводной сестрой уже не робела.
– Разве отец не рассказывал тебе? Тоже часть ритуала – мол, должен добрый молодец в лесу ночь провести, тогда откроется ему путь к обители злого зимнего бога и удастся его подношением умилостивить. – Маришка говорила, не скрывая сарказма.
Сама она в бога зимы не верила. Да и казалось ей, что давно уже никто не верил. Ну право слово, столько раз уже отправлялись в его обитель молодцы, и отец жреца, и дед его, и прадед, и сам жрец лет десять назад ходил – да что-то не сделался бог милосерднее, мороз с каждым годом всё сильнее лютует!
– Если должны добрые молодцы ходить, – снова заворчала Настенька, – то чего меня-то из дома выставили?
Все ближе и ближе темнел частокол и провал ворот в нем, и все тягостнее и мрачнее на душе у сестры становилось.
Маришка притормозила, обняла ее за плечи.
– Что поделать, не родились у твоего отца сыновья. Ему ты наследовать будешь, потому тебе это испытание и проходить. Поверь, если бы было можно, жрец с радостью отправил бы кого-нибудь другого. Но всегда этот долг лежал на его роде.
– Угу, тебя, например, – через силу улыбнулась Настенька. – Ты бы тогда пайки припрятала и обратно на склад утащила.
– Нет, – в тон ей ответила Маришка, – я бы вообще не пошла. Лучше бы потратила время на разбор старых машин – вдруг что-то полезное наковырять удастся?
Настенька хихикнула и повеселела чуток, у самых ворот спросила, хитро прищурившись:
– Что, точно пайки просить не будешь?
– Ты же все равно не отдашь, они тебе для ритуала нужны, – криво усмехнулась Маришка, хоть и хотелось, до жгучего жара в животе, выхватить корзину и броситься прочь, к складам. – Да лучше сама по дороге съешь их, хоть не впустую пропадут.
Сестра вздрогнула, снова сжалась, в темноту за воротами глядя. Спросила голосом дрожащим, совсем детским:
– Я же вернусь, правда? Если я все сделаю правильно, я вернусь?
Маришка прижала к себе Настеньку, поразившись вдруг, какая же она маленькая и хрупкая для своих тринадцати лет. Что за глупость, что за жестокая глупость такого маленького ребенка отправлять в лес?!
– Конечно вернешься. Все возвращались.
– Не все! – Настенькин голос надломился, снова сорвался на всхлип. – Мне… мне рассказывали, что раньше были те, кто не возвращался!
– Что? Опять дед Терентий языком попусту мелет? – Маришка выругалась со злостью. – Слушай его больше, еще и не то порасскажет! Дай догадаюсь, и про Навь тоже он тебе сказок нарассказывал? Вот уж на кого мы еду зазря переводим!
Маришка гневно выдохнула, и пар заклубился у ее лица. Добавила уже мягче:
– Не бойся ничего. Делай, как отец велел, и скоро уже вернешься.
Помедлив, Настенька кивнула. Прошла сквозь распахнутые ворота и уже за ними обернулась, прощаясь. Меж ними теперь словно незримая черта пролегла, и ни одна из сестер не смела ее пересечь.
– Будь осторожна, – едва слышно шепнула Маришка, глядя, как исчезает во тьме силуэт Настеньки, как растворяется в ней, словно снаружи, за воротами, – голодная, ненасытная пустота, уже проглотившая сестру и готовая поглотить и весь остальной мир.
* * *
Маришка запаяла корпус блока питания и попыталась подключить к нему инфракрасные лампы в оранжерее. Пару секунд ничего не происходило, а потом провод заискрил и выпустил струйку вонючего черного дыма. Маришка выругалась и устало присела на край верстака, свесив руки между колен.
День выдался на редкость поганым. Все из рук валилось, чужие советы раздражали, а мелкие неудачи повергали в ярость напополам с отчаянием. Даже на Ратко сорвалась – хотя, видит небо, он этого меньше всего заслуживал!
Маришка выдохнула и снова взялась за паяльник, хотя давно уже следовало признать, что спасти эту оранжерею невозможно – разве только разобрать на запчасти систему освещения и обогрева двух других. Или откопать те, что десять лет назад завалило, вдруг там хоть что-то еще не сгнило.
Маришка беззвучно застонала и уронила голову на руки. Идея разбирать старые механизмы изначально была обречена на провал. Путеводные огоньки гасли один за другим, оставляя ее в удушающей темноте.
Дробный стук по верстаку вывел ее из задумчивости. Маришка вздрогнула, выпрямилась пристыженно – нашла, на что время тратить, на уныние! – и обернулась. За спиной стоял Ратко, в руках его исходила паром большая кружка. Маришка не обольщалась – в ней, скорее всего, простая вода. Или кисель из переработанного мха – если Ратко решил пожертвовать частью своего пайка даже после того, как в начале смены она на него вызверилась.
– Я тебя не узнаю. – Он поставил кружку на верстак и прислонился к нему боком, скрестив на груди руки. – Ты сегодня сама не своя. Обычно от тебя генераторы можно запитывать, а сейчас… – Он покачал головой, подбирая верное слово. – Ты будто перегорела.
Маришка усмехнулась. Перегорела. Это слово прекрасно описывало ее состояние. Словно до вчерашнего вечера у нее еще была надежда, была вера в то, что удастся придумать, как одолеть голод и холод, а после спора с отчимом – все, ничего не осталось.
– Вчера, – медленно произнесла она, не глядя на Ратко, – отчим отправил Настеньку ритуал этот проводить. Я не смогла его переспорить.
– И не позволил тебе сохранить пайки? – с невеселой усмешкой уточнил он. – Ну не могу сказать, что ожидал иного.
Он коснулся ее запястья, делясь теплом, и подвинул ей чашку.
– Лучше выпей, пока не остыл.
Маришка обхватила чашку двумя руками, грея пальцы, вдохнула едва уловимый горьковатый запах мхового киселя.
– Ох, Ратко… лучше бы матери оставил.
Он нахмурился и отвел взгляд.
– Я и так многое ей отдаю. Это – самое малое, что я могу сделать для тебя.
Маришка благодарно коснулась его ладони, переплела с ним пальцы. С Ратко было спокойно и надежно, он понимал ее с полуслова, всегда чувствовал ее настроение и – самое главное – с ним она могла быть откровенной, не опасаясь, что он не поймет или осудит. Он разделял ее тихо тлеющее негодование к отчиму, к порядкам, которые он установил, к проповедям о послушании и смирении, которые он читал. Пожалуй, именно Ратко когда-то и заронил в
