Дом поющих стен - Кристиан Роберт Винд
О, да! Джек был по уши влюблен в беспечную зеленоглазую девчонку, продолжавшую истошно мяукать из-за упавшего бревна. Теперь он знал это наверняка. Иначе попросту не стал бы тратить последние секунды своей недолгой жизни на мысли о ней.
«Надеюсь, Энни успеет сбежать, пока это чудовище будет жрать мои кости», – мельком подумал Джек.
А затем закричал что есть сил:
– Беги! Спасайся, Энни!
Бесформенный монстр, уже было приготовившийся к броску, изумленно замер, оторопело чавкая раздутыми ногами. Должно быть, он совсем не ожидал того, что его очередная жертва внезапно нарушит молчание. Или же отвратительная тварь пыталась сообразить, кому именно было адресовано это предсмертное послание.
Его несметные головы завертелись во все стороны, как лопасти взбесившейся мельницы, а из обрюзгшего туловища вывалилась пригоршня дополнительных рук, скребущих ногтями холодный осенний воздух.
– Нет! – сдавленно выпалила девочка, отважно выскакивая из своего укрытия. – Я не оставлю тебя!
Заметив новую фигуру, одна из голов монстра хищно ощерилась, оголив сгнившие черные зубы. В ее глазах плескалась ненависть. Или же голод. Или и то, и другое одновременно.
Растерявшись на долю мгновения, будто не зная, с кого именно стоит начать внезапное ночное пиршество, тварь все же сосредоточилась на Джеке, застывшем в нескольких ярдах с чучелом в руке. И рванула вперед, с громким хрустом сметая на своем пути пучки окаменевших колючек.
– Мой маленький друг, – хрипнул вдруг знакомый голос. – Я вынужден попрощаться с вами. Пусть наша дружба была недолгой, она успела затмить годы моего одиночества. Не печальтесь обо мне и запомните: во тьме нет ничего дурного.
И вдруг мальчик ощутил, как ворон вырвался из его пальцев. Будто живой, он взмыл высоко в дождливое небо, подняв в воздух густой сноп серой пыли. А затем камнем ринулся вниз, широко раскрыв длинный острый клюв.
Джек видел, как ожившее чучело жестоко треплет уродливого монстра, выклевывая его глаза, один за другим, один за другим. Как раздирает до крови остолбеневшие от изумления головы, одним движением пробивая в их черепах глубокие рытвины. Как исступленно клюет корявые пальцы, переламывая их пополам.
Мальчик молча глядел вверх, лишившись дара речи. И на его побледневшее лицо медленно оседали крупные хлопья книжной пыли.
Взревев от боли, бесформенное чудовище запоздало пришло в себя и стало судорожно обороняться, размахивая искалеченными ладонями. Оно хлюпало, урчало и перетекало из одной формы в другую, отчаянно пытаясь ухватить птицу за длинный хвост.
А затем ворон вдруг замер. Его черная голова, зажатая в ладонях многорукого чудища, со скрежетом повернулась в сторону мальчика. И прежде, чем монстр что есть сил сжал свои исклеванные пальцы, Пыльный Ворон успел загадочно подмигнуть Джеку.
– Нет! – закричал он, падая на колени. – Не-е-ет!
Обхватив руками израненные головы, уродливый монстр поспешно убирался прочь, тяжело дыша и громко всхлипывая, будто огромный слабоумный ребенок.
– Джек!
Чьи-то холодные тонкие руки опутали его горячую шею.
Энни прижалась к спине мальчика, грустно наблюдая за тем, как в ветренной ночи плавно кружат большие черные перья – все, что осталось от чучела.
Продолжая сжимать в руках старый дневник в кожаном переплете, Джек сверлил невидящим взором суровый алый небосвод, в котором еще мгновение назад носился Пыльный Ворон.
Мальчик плакал.
Седьмая глава с воспоминаниями
А пока несчастный Джек, охваченный невыразимой скорбью, пытается принять столь трагический детерминизм, мы, пожалуй, проявим неслыханную дерзость, и первыми заглянем в потрепанный дневник старика. Тем более, что внутри, на его пожелтевших от времени страницах, исписанных поблекшими чернилами, нас ждет нечто весьма любопытное. И, должно быть, крайне важное.
Как бы там ни было, именно так полагало проницательное воронье чучело. В противном случае, разве стало бы оно отпускать мальчика этой ночью и, тем более, приносить себя в жертву?
Что же… Раскроем поскорее истертый переплет из коричневой кожи!
Ох, как туго он открывается, да еще и скрипит так отчаянно, словно готов в любое мгновение лопнуть по швам… Слышите? «ХРРРИИИК».
Да уж, этот заурядный старый блокнот не открывали уже очень, очень долгое время. А этот жуткий запах… Уф! Похоже, кожаный корешок дневника начисто заплесневел от сырости.
Хм. А вот и первая незадача: титульная страница намертво приклеилась к форзацу, и если я с силой потяну ее, то просто-напросто разорву в клочья. Поэтому давайте сразу перейдем к следующей. Будем надеяться, что ничего важного мы с вами не упустим. Подозреваю, что на заглавном развороте и не было ничего примечательного – обыкновенно в этом месте владелец дневника вписывает лишь свое имя.
А вот дальше… О да, вы непременно должны на это взглянуть!
9 ноября, 1942
И вновь я здесь, да еще и на прежней койке. И снова я почти цел, если не считать того, что лишился одного пальца и был слегка оглушен. Должно быть, этот мир пока не готов со мной распрощаться. Что ж, а я и сам отнюдь не тороплюсь на тот свет…
Однако с прошлого раза вокруг много чего изменилось. Госпиталь вырос как нескладный младенец, обзавелся отдельными палатами и деревянными ступенями, ведущими на второй этаж, которого, разумеется, еще не было, когда я находился здесь в последний раз. Многое поменялось за этот год… Разве что отчаяние, витающее в воздухе, и крики умирающих остались теми же.
Однако неумелость в возведении госпиталя режет мне глаз. Быть может оттого, что я немало смыслю в строительстве? Или же оттого, что некогда помогал отцу выгнать коттедж на семейной ферме?
Да, я, разумеется, оцениваю это место весьма предвзято: стены кривят, а крыша и вовсе завалилась на одну сторону. Это строение едва ли простоит десяток лет. Ну да и черт с ним…
Если уж рассуждать здраво, чего стоило ожидать от немощных стариков и испуганных женщин? Они сумели наскоро состряпать приют для раненных там, где повелела королева. Если бы не этот госпиталь, сколько солдат были бы обречены на неминуемую гибель? Едва ли те несчастные с сепсисом и остатками конечностей дотянули бы и до пригорода Лондона…
В прошлый раз я провел здесь всего три коротких дня и вернулся в строй столь быстро, что моего отсутствия и заметить не успели. В этот раз, по заверениям сестер, мне придется задержаться: тот осколок, что остался в моем предплечье, следует наконец вытащить.
Хотя он меня ничуть не беспокоит, ведь я давно утратил чувствительность всей руки. Вот почему я даже не
