Рэм - Микита Франко
— Всё хорошо, Макар, — проговорил Сергей. — Не убегай.
Рэм хотел объясниться, что уже поздно, и странно, и спать пора, но, когда Синцов потянул его на себя, он так оцепенел, что сначала даже и не сдвинулся.
А потом сдвинулся.
И подошел ближе.
И позволил провести большим пальцем по нижней губе, прежде чем дать себя поцеловать.
Глава 15
Там пахло полированной древесиной, дорогой кожаной мебелью, старыми и новыми книгами, расставленными вразнобой в шкафу. А прямо здесь под затылком, лопатками и вообще вокруг — свежим хрустящим постельным бельём, алкоголем и сексом. Это был кабинет, а рядом — через арку, как бы в соседней комнате, но всё равно как будто бы в самом кабинете — небольшое пространство для сна. Кровать большая. Он, наверное, с женой вообще не спит — всегда здесь.
А теперь здесь лежал Рэм, разглядывая в темноте фигурный потолок, и слушал, как в унисон тяжелому дыханию быстро-быстро колотится сердце. У него только что сбылась мечта, но почему-то, как только он кончил, и эйфорические ощущения откатились на второй план, резко стало грустно.
Это же всё, получается?
Сергей зашевелился первым: приняв сидячее положение, сказал, не оборачиваясь на Рэма:
— Сходи в душ, а потом иди к себе.
Он сидел потный, взъерошенный, совсем не такой, каким его привыкли видеть. Он такой только для определенных людей, и теперь Макар чувствовал себя определенным, пока Сергей четко не дал понять: ему нельзя здесь оставаться.
Ну да. Конечно. Естественно.
Рэм мог бы предложить миллион альтернативных вариантов: завести будильник на семь, прокрасться в гостевую комнату заранее, до того, как его хватится Елисей, но оставшуюся ночь провести вместе. Вместе уснуть. В обнимку. Круто было бы.
И утопично. Он понимал, что его отсюда прогонят, ещё в момент, когда только ступал за порог.
Он тоже сел, вздохнул. Осторожно, чтобы ничего не пролить, снял презерватив и связал его в узел. Подумал, что выбросит в ванной комнате, но тут же усомнился в этой идее: а если кто-то заметит потом в ведре?
Не глядя на Сергея, с прохладцей в голосе уточнил:
— Это куда? — он не специально звучал так отстраненно, просто… почему-то не получалось иначе.
Сергей бросил взгляд на его руку, потянулся к тумбочке за пустой пачкой сигарет и протянул её, раскрытую. Рэм послушно сунул мокрую резинку внутрь, и Сергей отложил пачку обратно на тумбочку. Сказал при этом: — Я выброшу сам.
В голову пришла дурацкая шутка:
— Так это всё было ради донорства спермы?
Синцов вяло улыбнулся. Рэм улыбнулся в ответ — тоже вяло. Кажется, им обоим не до шуток, хотя так было хорошо в моменте.
Поднявшись, Рэм начал одеваться: трусы натянул, нашёл в темноте на полу штаны. Окинул взглядом спальню, Сергея на постели, последний раз вдохнул застывший в воздухе запах спермы, смазки, пота, смешавшийся с остальным запахом роскоши и богатства. Коротко сказал: — Спокойной ночи, — и, повернув замок на двери, нажал на ручку.
Вернувшись в гостевую комнату, он прошёл через неё в личную ванную, где долго разглядывал себя в зеркало, пытаясь понять, видно ли по нему, что случилось. Как будто бы нет. Как будто бы он всё тот же. Только виднелся след от укуса на плече и, если повернуться, на спине проступали красные полосы от ногтей. Ничего, что могли бы заметить другие.
Он разделся, встал под душ, и в тот момент еще держался молодцом. Спокойный, невозмутимый — по крайней мере, внешне, будто в этой ванной комнате ему есть перед кем красоваться. Внутренне тоже пытался храбриться: ну и похер. Ну и ладно. Не было у него раньше Сергея Синцова, и дальше не будет — что, собственно, изменилось? Он уже давно живёт в этой недоступности, в невозможности подойти ближе, только смотреть и не трогать — так и продолжит жить. А то, что удалось хотя бы раз прикоснуться к его телу — да ещё как, — это наоборот нужно ценить.
Он так и уговаривал себя — пока мылся, одевался снова, шёл из душа до своей комнаты. Но там, упав лицом в подушку, всё равно начал плакать — так сильно, как в последний раз, наверное, плакал только в детстве.
И после этого ещё долго не мог уснуть. Лежал, обняв подушку, до рассвета: то срывался на задушенные рыдания, то успокаивался, коротко всхлипывая, и затихал. Потом снова прорывало. Уже тысячу раз пожалел, что шагнул на эту долбаную веранду, потому что, оказывается, есть огромная разница между Сергеем, который никогда ему не доставался и Сергеем, который достался только на одну ночь: результат одинаковый, но в первом случае им хотя бы не пользовались, сунув потом в пачку сигарет, чтобы выбросить, как этот использованный презик.
Устав от слёз, к утру он всё-таки заснул, а проснулся, когда Елисей ворвался в его комнату со словами:
— Там твой батя приехал.
— Че? — Рэм, вырванный из сна, поморщился, пытаясь осознать наступивший день: зачем тут батя…
Он вдруг понял, что так и уснул поверх одеяла: с обнаженным торсом и подушкой в обнимку. Вспомнил про след от укуса на плече, про царапины, стыдливо натянул на себя края одеяла. Елисей, заметив это, фыркнул: — Сисечки прикрываешь? Чё я там не видел, — и рукой в воздухе покрутил, поторапливая. — Давай, а то мне некомфортно, когда у нас во дворе ментовская тачка.
И вышел из комнаты также резко, как в неё пришёл. Рэм приподнялся на локте, задрал голову к окну, выглядывая отцовский бобик: и правда. А чё приехал?
Он сел на постели, и всё случившееся за ночь резко навалилось чувством тяжести на плечах. Поднялся, натянул футболку, достал щетку из рюкзака, чтобы быстро умыться. Пока ходил по коридору, слышал голоса внизу, и четче остальных выделял голос Сергея. Аж в животе переворачивалось. Надо, наверное, спускаться, но он не понимал, как сможет посмотреть на него снова.
И всё-таки переоделся, усомнившись, что в этом доме принято разгуливать в пижаме. У них-то вообще пофигу. Хоть в трусах (мама будет не рада, но в целом — пофигу). А тут всё чинно-благородно, и Рэм попытался соответствовать, меняя пижамные штаны на джинсы.
Батю увидел ещё с лестницы — тот стоял в прихожей, одетый по форме, и о чём-то говорил с Сергеем. Рэму от этого было
