Скандал, развод и Новый год - Ольга Гольдфайн
Вероятно, жаждет слёзных прощаний и заверений, что скоро мы к нему приедем.
Нет уж, дорогой, не дождёшься!
Я натягиваю на голову одеяло и уговариваю себя потерпеть.
Внутри негодую, хочется встать и наорать на благоверного. Призвать к порядку. Показать, что его отъезд для нас не конец света, и никто рыдать и хватать его за штанину не собирается.
Украдкой поглядываю на часы, считая минуты до избавления от ставшего ненавистным супруга.
И когда уже, по моим подсчётам, он должен вызвать такси, дверь в кухню открывается. Вадик не включает свет, но его прекрасно видно — он стоит в коридоре под лампой, уже одетый и с чемоданом в руке.
— Лер, я поехал!
«Скатертью-дорожка», — хочется ответить, но сдерживаюсь. Делаю вид, что сплю и не слышу.
— Лера, пока! — уже громче орёт муж.
Вот же тварь! Дети могли ещё два часа спать, но нет, отцу плевать, что будут клевать носом на уроках.
— Пока! — выныриваю из одеяла.
— Я позвоню, как только доберусь, — сообщает муж как ни в чём не бывало. Словно ночью не было нашей ссоры, а мне всё приснилось.
— Хорошо, — бурчу и снова натягиваю одеяло, повернувшись на другой бок.
После паузы Вадим осторожно закрывает дверь.
Не знаю, чего он ждал. Что я выбегу в прихожую и поцелую на прощанье, как делала раньше?
Или пообещаю, что мы скоро к нему приедем?
А может, думал, что попрошу прощения за пощёчину?
Ну, тогда он совсем дурак и меня плохо знает.
Как только в замке поворачивается ключ, я выдыхаю с облегчением.
Всё! Шивабода!
И даже воздуха вокруг становится больше. Хочется встать и напечь детям на завтрак блинов, что и делаю.
Я без пяти минут разведёнка с двумя детьми. Ну и что? Слёзы лить не собираюсь.
Чем жить с таким кобелем, как Столетов, так лучше одной остаться.
Да, будет трудно. Возможно, дети не одобрят развод. Но у них будет выбор.
Захочет Марина жить с папой — пожалуйста. Не собираюсь настаивать на том, чтобы она оставалась со мной и закатывала концерты.
Думаю, этот опыт — пожить с папой и его новой женщиной — ей даже пойдёт на пользу. Больше меня станет ценить.
Мешаю венчиком тесто и представляю, что мне предстоит пережить. Настроение сразу портится.
Нет, не буду пока об этом думать. Жизнь показывает, что чаще всё бывает лучше и легче, чем мы себе придумываем.
Первым на кухню приходит заспанный Максим:
— Доброе утро, мам. Блины на завтрак? Супер!
— Садись, кушай, — треплю сына по волосам и ставлю на стол тарелку с дымящимися блинчиками.
Следом в кухню входит Марина. Вид у дочки мрачный.
— Папа уехал? — недовольно спрашивает.
Понимаю, что сейчас начнётся спектакль.
— Да, уехал, — спокойно отвечаю. Достаю из холодильника сметану, джем, сгущённое молоко. — Ешь, детка, пока блины горячие.
— Не хочу, — кривится папина дочка и отодвигает тарелку. Встаёт, наливает себе чай и демонстративно пьёт, не притрагиваясь к блинам.
Так она меня наказывает: «Голодная пойду в школу, но твою стряпню есть не стану!»
Хочется взять ремень и выпороть упрямую деточку.
Мои мысли озвучивает сын:
— Ешь, давай, не выпендривайся!
Чтобы не нервничать, иду в ванную, пока она свободна. Мне на работу, детям в школу.
Но Нового года осталась пара дней, а мы даже ёлку ещё не поставили. Надо вечером достать с антресолей зелёную красавицу, собрать и украсить. Может, Марина оттает, если займётся любимым делом?..
Ей с детства нравится рассматривать игрушки и развешивать их рядом с лампочками гирлянды, подходящими по цвету.
На работе с утра спокойно. Шеф отсутствует по непонятной причине. В приёмной тихо, я лениво копаюсь в компьютере, отвечаю на звонки и прошу перезвонить после праздников.
Никаких указаний выдано не было, поэтому импровизирую.
Местные гадюки особо не досаждают.
Вчера обстановку разведали, какое-то мнение обо мне составили, сегодня интерес угас.
Несложно догадаться, что моё личное дело изучено вдоль и поперёк. Наличие двоих детей служит для некоторых нехилым успокоительным. А ситуация на корпоративе могла навести на мысли, что Баринов мне враг, ведь его дочка экспроприировала Столетова. Взяла и увела из семьи.
Короче, сижу, изображаю из себя работницу года, навожу порядок на рабочем столе, и тут в кабинет заходит Лика.
— Значит, это правда! — распахнутая норковая шуба обнажает круглый живот. Лицо густо покрыто тональным кремом, чтобы скрыть круги под глазами, красные пятна. На шее они всё-таки заметны. Девушка нервничала и рыдала, если судить по отёкам на верхних веках.
— Что — правда? — спокойно спрашиваю.
— Он взял тебя на работу! Назло мне! И Вадима выгнал из Москвы, чтобы разлучить нас!
«Ого! Кто-то уже позвонил дочке генерального, наябедничал. Вот же поганки!»
В приёмной становится жарко. Отчётливо вижу, как набирает обороты истерика. Ещё пара фраз, и девица снова зарыдает, возможно — вцепится мне в волосы или ещё что учудит.
Сама виновата: не стоило томатным соком поливаться. Надо как-то её отсюда вывести. На воздух.
Я незаметно нажимаю кнопку охраны. Спасибо Ларисе, что показала, где она находится.
— Анжелика, послушайте… — медленно встаю и показываю руками, что хочу поговорить спокойно. — Сядьте, пожалуйста, на диван, я налью вам воды.
Достаю из холодильника бутылку минералки, открываю и наливаю в стакан.
— Она с газом! Беременным такую нельзя! — капризно кривит губы Баринова.
— Ничего, я сейчас ложечкой размешаю и все пузырьки выйдут, — беру ложку и создаю в стакане водяную воронку.
Девушка на пару секунд сбивается с мысли. Но потом вспоминает, зачем пришла и начинает на меня шипеть:
— Вы низкая, подлая женщина! Не даёте Вадиму развод, а он меня любит! Любит! Хочет быть со мной, а вы его детьми держите! И угрожаете, что настроите детей против него, если уйдёт! Я вас ненавижу!
Последняя фраза летит в меня вместе со слюной, я стираю со щеки попавшие брызги и ставлю стакан на стол.
— Мне не нужен Вадим. Кажется, я это уже говорила.
Моим голосом можно колоть лёд. Тело налилось ртутью, стало тяжёлым, как пушечное ядро.
Яд предательства и паутина лжи супруга медленно превращают меня в королевскую кобру. Я готова броситься на эту идиотку, если она хоть на шаг ко мне приблизится.
— Вы всё врёте! Врёте! Специально так говорите, а на самом деле шантажируете Вадима! — кричит Лика, багровея от негодования.
Её глаза полны слёз и ненависти, кулаки сжаты.
