Слушая шум и тишину. К философии саунд-арта - Саломея Фёгелин

Без сомнения, другой никогда не будет существовать для нас в точности так, как мы существуем сами, он всегда будет нашим меньшим братом, под напором темпорализации мы никогда не пребываем в нем так, как в себе. Но две временности не исключают друг друга как два сознания, поскольку каждая узнает о себе, лишь проецируя себя в настоящее, и поскольку в настоящем они могут переплетаться[175].

Переплетение у Мерло-Понти – это мгновение совпадения, которое достигается благодаря усилиям обмена и благодаря случайности в агонистических отношениях между слушателями. Там, где он видит социальный горизонт, переломный момент опыта в коллективном сознании, который решает для него проблему всегда уже наличествующего трансцендентального мира для феноменологической агентности внутри этого мира как жизненного мира, звуковой жизненный мир не знает подобных предварительных построений. Вместо этого он непрерывно выстраивается из сомнений в коллективных моментах места, которые могут быть разделены посредством взаимных усилий и случая.

Выражения этого обмена играют на эфемерной и преходящей основе звуковой чувствительности. Они не заполняют пространство ожидания и не говорят в соответствии с символическим лексиконом, но строят феномен хронопространства в артикуляциях своей практической речи. Это язык как звук, который обретает смысл через свое чувственное выражение. Он не предлагает смысл, а побуждает к усилиям по производству смысла, сказанного в момент встречи с ним, и налагает на слушателя ответственность в каждом таком обмене. Он принимает неожиданность каждого высказывания и отталкивается от предполагаемого непонимания к значениям, которые обусловлены и преходящи, однако производят структуру места через хронопространственность своего восприятия. Этот язык не имеет никакой предварительной функции, но находит функцию как бесформенное одеяние в мгновения совпадения, которые являются головокружительными встречами звука на безмолвной основе его слушания. Это взаимодействие аффективно, оно требует эмоционального вклада в произведение и в субъект своего обмена. Постоянное присутствие восприятия является моментом этой эмоциональной вовлеченности. Это настоящее является динамикой патетической встречи, которая предлагает эмоциональное как критический навык слушания. Следующая глава, «Настоящее», будет посвящена звуку как «триггеру патетического», который поощряет восприятие как эмоциональный вклад и создает произведение из этой вовлеченной субъективности. Таким образом, в заключительной главе будет проработана специфика звука на основе его сопричастной субъективности через эмоциональный вклад слушателя, и эта специфика подтверждает актуальность философии саунд-арта за пределами звука и слушания.

Глава 5

Настоящее

То, что я вижу, всегда уже исчезло, запечатлевшись на моей сетчатке в виде своего прошлого. Визуальный объект – это постоянство меланхолии и истории. Звук же, напротив, – это постоянство производства, которое использует прочность памятника и отбрасывает его, скользя по его форме, чтобы создать свое бесформенное очертание. Как и алфавит, визуальное приглашает и позволяет интеллектуально размышлять о том, что находится где-то там и в другом времени, отдаленном от его производства. Оно позволяет мыслить и порождает идею цели и порядка, отказываясь от непосредственной чувствительности собственной материальности. Зрение фиксирует, упорядочивает и дисциплинирует пространство, но оно не замечает одновременности своего времени. Визуальная история – это отсутствие того, чего здесь больше нет, как это было раньше, или присутствие того, чего здесь раньше не было. Но в каждый миг это отсутствие или присутствие является определенностью, визуальным состоянием, которое однозначно присутствует или отсутствует. В этом смысле зрение наблюдает диалектическую историю Гегеля, которая стремится к идеальному обществу, преодолевшему внутреннюю необходимость своих конфликтующих элементов в организации высшего порядка нынешнего государства. Силы этой истории – время и прогресс, стремящиеся посредством разума и логики к объективному выражению пространства, определяемого значениями полного присутствия и полного отсутствия и идеальности, достигаемой через их антагонизм. Тогда нет никакой одновременной двусмысленности бытия, только причины, следствия и результаты.

Звук, с другой стороны, является своей непосредственной восприимчивостью: неупорядоченной и бесцельной, всегда данной в настоящем. Непроницаемый и двусмысленный процесс жизни проявляется в звуках и появляется в заинтересованном слушании, которое слышит невидимое журчание в глубине гегелевского государства. Это невидимая, но слышимая одновременность, которая развивает сообщество не как идеальное проявление разума между субъектами, но как их случайную встречу в привязанности. Это история не гегемонии и однородности, а преходящего и разнородного участия. Звуковая местность – это не отсутствие прошлого, а одновременно и прошлое, и настоящее его проявление. Одно не отменяет другого, поскольку оба живут в невидимой прерывности моей звуковой чувствительности настоящего. Звук требует слушателя и озвучивает настоящее как комплексную длительность прошлого и настоящего, продолженную вместе в действии восприятия. Это настоящее – отсутствие и присутствие в парадоксе звука, который всегда здесь. Оно не линейно и не интенционально, но протяженно и интерсубъективно: постоянно и только здесь, на моем теле, которое генерирует свое хронопространство через сложное усилие моего слушания, которое я вновь распространяю на свою обусловленную речь в качестве звука.

Звуковое прошлое: Запоздалые соображения

Дальнейшие размышления – не заключение, а просто послесловие: раздумья об услышанном, мимолетная мысль после долгого слушания. Философия саунд-арта не может суммировать опыт, она должна оставаться философским опытом, предлагать стратегию взаимодействия, но не подытоживать услышанное. В лучшем случае это преходящая теория, постоянно присутствующая и не пытающаяся заместить опыт своего субъекта. Но это постоянное преходящее присутствие имеет прошлое и будущее, и поэтому в заключительной части рассматривается «иное-время» и «вон-там» звука и слушающего субъекта, чтобы утвердить обязательное присутствие звука, одновременно заботясь о месте памяти в его производстве.

Вечно присутствующий звуковой субъект, преследуемый на этих страницах, не барахтается в солипсическом мире без прошлого, будущего или социальных связей. Философия саунд-арта не может существовать в вакууме, но по самой природе звука испытывает его чувственную материальность в его обусловленном контексте. Звуковой материал – не экзистенциальная материальность, отрицающая любое влияние и существование вне своего эмпирического «я». Но прошлое звука – это прошлое в настоящем, а пространство вне звукового восприятия известно только как наличествующее знание. И то и другое – бергсонианские отношения, становящиеся ощутимыми (материей) в настоящем, которое одновременно перцептивно и аффективно.

Глава «Время и пространство» завершилась в моменте настоящего, который вобрал в себя сложность своего хронопространственного существования и настроился на тело слушателя. Таким образом, предыдущая часть подошла к предложению эмоционального участия, которое порождает сложность хронопространственного момента и провозглашает эмоциональное как критический навык слушания. Однако эта патетика осталась по большей части заявленной, но не исследованной, и ее специфика ни для звука, ни для агентности слушания не была по-настоящему объяснена. Эта заключительная глава сосредоточится на восприятии и его связи с