Провоцирующие ландшафты. Городские периферии Урала и Зауралья - Федор Сергеевич Корандей
Илл. 2.1. Заводское сафари в Нижнем Тагиле. Здесь и далее все картосхемы, кроме оговоренных особо, выполнены Ф. С. Корандеем
В 1970-х индустриальные производства начали терять характерную для них ранее жесткую территориальную привязанность к месторождениям. М. Кастельс, описывая последовавшие за этим децентрализацию, рассредоточение и мобильность постмодерной индустрии, замечал:
Существуют регионы, которые географически более удобны для индустриальной деятельности и наоборот. Но сущность различий (между ними) вытекает из более раннего исторического развития, из давления прошлого, из городской и промышленной среды, сложившейся в конкретных местах [Castells 1977: 133; перевод наш. — К. Б.].
Интересующая нас группа городов промышленного Урала объединяется характеристиками, вытекающими именно из «давления прошлого». Это старейшие индустриальные города региона (XVIII–XIX века), города волны капиталистического роста (рубеж XIX–XX веков), соцгорода, основанные в ходе сталинской индустриализации [Бугров 2018b], и, наконец, послевоенные поселения промышленного профиля – несколько десятков крупнейших промплощадок (рудников, горно-обогатительных комбинатов, металлургических, химических, машиностроительных заводов), окруженных жилыми кварталами. В числе этих городов – мегаполисы с населением больше миллиона человек (Екатеринбург, Челябинск), тяжеловесы «второго эшелона» и города поменьше с ярко выраженной индустриальной составляющей.
На языке советской науки о градостроении проблема пространства, формировавшегося на периферии промплощадок, именовалась проблемой рационального использования территории. В трактатах по вопросу, как правило, обсуждались критерии эффективности развертывания предприятий в промышленных узлах – блокирование зданий, размещение на территории, централизация и кооперирование вспомогательных производств [Баранов Лесовиченко 1970: 128–130], неиспользованная территория предприятий [Метляева 1980: 15], проблемы взаимодействия промышленных территорий и селитьбы [Бочаров Фильваров 1987]. Важным вопросом оказывалась проблема «нерационального использования» «бесплатной» земли:
При существующей в нашей стране практике проектирования не учитывается стоимость земельного участка, занимаемого под застройку… «Бесплатность земли» порождает неверное представление об экономической эффективности тех или иных вариантов капитальных вложений… В капиталистических странах, где цены на землю очень высоки, проектировщики вынуждены использовать под застройку «бросовые» земли. Дефицит свободных земель обязывает проектировщиков повышать плотность городской и промышленной застройки [Баранов Лесовиченко 1970: 17; Кабакова 1973: 7].
Иногда эти авторы размышляли и о тех, кто, как мы, захочет полюбоваться предприятиями со стороны:
Если промышленный район, формируемый крупными производственными зданиями и сооружениями металлургического предприятия, хорошо обозревается с большого расстояния, то и участки соприкосновения селитебной и промышленной зон, рассматриваемые с близкого расстояния, необходимо застраивать зданиями, характерными для данной отрасли, а не случайными сооружениями, и тем более не гражданскими зданиями, закрывающими панораму для обзора [Френкель Федосихин 1979: 12–13].
Активнейшая роль советского производства, до сих пор формирующего ландшафт множества уральских городов, – повод отправиться в очередное заводское сафари.
Путешествие вдоль границ промышленных зон отличается от похода через жилые районы – так же, как визит в кишащую огромными млекопитающими африканскую саванну отличается от пешего туризма по средней полосе. Жилые районы всегда проницаемы. Внутри закрытой от посторонних промышленной площадки тоже бурлит интенсивная жизнь. Но предмет нашего интереса – полоса, которая отделяет промышленную жизнь от городской. Здесь, у забора, формируется «ничья земля», прогуливаясь по которой мы и совершаем наше сафари, пытаясь разглядеть скрытых за забором предприятия его гигантских «обитателей». Индустриальные предприятия могут быть описаны как огромные социальные «организмы». Путешественник, следующий вдоль промышленного забора, может почувствовать себя крадущимся близ логова невиданного, гигантского зверя.
Ниже я пытаюсь проследить историю формирования промышленных площадок на Среднем и Южном Урале с учетом их технологической специализации. Если уподобить индустриальное пространство пространству сафари, то технологические различия производств окажутся подобны межвидовым различиям животного мира. Поэтому, с одной стороны, речь пойдет об общих аффордансах промплощадок, с другой стороны – о специфических «повадках» отдельных обитателей этой индустриальной саванны, поскольку, разумеется, здесь есть свои «слоны», «носороги» и «бегемоты». Металлургический комбинат ведет себя вовсе не так, как рудник, и оба отличаются от, например, угольного разреза. Меж тем нам на глаза эти монстры чаще всего попадают сведенными до сухих строчек обобщающих статистических обзоров. Нарратив о животном мире, напротив, по большей части конкретен; речь ведь обычно идет не о том, сколько в саванне обитателей, а о том, как они живут. Сафари представляет собой противоположность статистике; мы предлагаем увидеть крупную индустрию не сквозь статистические очки, но из ландшафта, во всей ее конкретности. В конце концов, металлургические комбинаты полного цикла не менее редки, чем львы. А раз так, то и путешествие вдоль мест обитания этих удивительных существ может быть не менее интересным.
Пожиратели пространства: рост промышленных площадок и формирование периферии
Уральские горные заводы XVIII–XIX веков формировались по стандартной схеме: реку перегораживали плотиной, по берегам близ запруды располагали цеха и склады, по обе стороны от завода разрасталась селитебная зона. Старые горные заводы, будучи относительно небольшими по современным меркам сооружениями, не были градостроительными доминантами, особой предзаводской зоны не существовало; в силу небольших объемов производства завод почти не был отделен от селитьбы [Пономаренко 2005, 2008]. Центром социальной и коммерческой жизни была предзаводская площадь, на которой, как правило, располагались церковные здания, игравшие роль градостроительных доминант.
С конца XIX века промплощадки вырастают в размерах, усложняется их транспортная инфраструктура, структура взаимоотношений между производственной и жилой зонами (важную роль в этом играло появление железных дорог, формирующих полосы отчуждения), предзаводская площадь испытывает конкуренцию со стороны других торговых и социальных центров. Начинает меняться и схема размещения заводов. Некоторые мощные предприятия (Чусовской, Аша-Балашовский, Надеждинский заводы и др., рубеж XIX–XX веков) уже не имели заводских прудов и не были «привязаны» к реке, другие, такие как поселок Надеждинского завода (Серов), приобретали жесткую социальную структуру, делились на престижную часть, расположенную рядом с заводом (в Серове она называлась Загородка), и удаленные от него места обитания неквалифицированной рабочей силы. Жилье и промплощадки начали отмежевываться друг от друга. Если раньше жилые районы охватывали завод со всех сторон, то теперь они соприкасались одной стороной по воображаемой линии, но росли от этой линии в разные стороны.
С началом первых пятилеток (1928–1937) увеличение масштабов производственных зданий приводит к усилению контраста между заводом и жилыми районами [Яковлев 2007: 16]. При этом рост производственных площадей сопровождался парадоксальным тяготением селитьбы к промплощадке: перманентная стройка, испытывавшая дефицит ресурсов и техники, притягивала к себе рабочие руки, работники селились на строительных площадках, возводя цеха, которые должны были стереть с лица земли временные поселки собственных строителей. Вокруг заводов, как правило, в зоне пешей доступности (вплоть до 1950-х годов основной массе работников
