Почему мы уверены. Разумных причин для веры в Бога гораздо больше, чем вы думали - Сергей Худиев
Что поменяется, если люди распишутся в загсе или даже обвенчаются в Церкви? Разве без этого они не могут любить друг друга?
Если они любят друг друга – что мешает им открыто признать перед всеми, что они являются супругами? К сожалению, никак не зарегистрированное сожительство – это ситуация, когда на теоретически влюбленную пару всё время дует из двери, которую он (намного реже – она) оставил открытой, чтобы в любой момент уйти.
Любовь – это готовность посвятить свою жизнь другому человеку. Хранить верность, разделять трудности, ухаживать во время болезни, никогда не бросать. Если любовь не приводит даже к готовности открыто признать женщину своей супругой – то, увы, на любовь это пока не тянет.
Вообще, грех в христианском контексте – это не наличие, а отсутствие чего-то. Блуд – это не наличие телесной близости, это отсутствие любви и верности.
Почему Церковь так негативно относится к связям вне брака?
По достаточно очевидной причине. Внебрачная связь – это клятвопреступление, и это тяжкий грех против милосердия, потому что причиняет страдания обманутой стороне. Еще ветхозаветный пророк Малахия говорит, обличая народ: «И вот еще что вы делаете: вы заставляете обливать слезами жертвенник Господа с рыданием и воплем, так что Он уже не призирает более на приношение и не принимает умилостивительной жертвы из рук ваших. Вы скажете: "за что?" За то, что Господь был свидетелем между тобою и женою юности твоей, против которой ты поступил вероломно, между тем как она подруга твоя и законная жена твоя» (Мал. 2:13,14).
Но что делать, если любовь прошла?
Слово «любовь» в мирском и в христианском понимании означает разные вещи. В мирском контексте любовь – это мое переживание, которое вызывает во мне другой человек. Такая любовь эгоцентрична – она обращена на себя, другой человек является не более чем средством доставления мне определенных переживаний. Когда этот человек их больше не доставляет, это называется «любовь прошла», можно отправляться на поиски кого-то нового, кто освежит мои ощущения.
Что будет с оставленным позади – уже не интересно.
В христианском контексте любовь – это выход за пределы эгоцентризма. Это обращение к ближнему, признание его реальности. Если использовать формулировку Иммануила Канта, ближний никогда не должен являться для меня средством (в данном случае – средством доставления мне переживаний) – а только целью. Любовь – это решение заботиться о благе другого человека независимо от своих переживаний по этому поводу.
Мы, люди, так устроены, что наши эмоции следуют за волей: мы начинаем ненавидеть людей, с которыми поступаем несправедливо. Когда мы грешим против кого-то, нам надо быть уверенным, что это плохой человек, заслуживающий такого обращения. Это порождает нисходящую спираль: чем хуже мы обращаемся с человеком, тем бо́льшую неприязнь испытываем и в результате обращаемся с ним еще хуже.
К счастью, верно и обратное: когда мы прилагаем усилия к тому, чтобы поступать с человеком по любви, наше сердце смягчается, и нам становится легче делать ему добро. Мы начинаем чувствовать любовь, когда мы упорно поступаем по любви.
Почему Церковь не признает женского равноправия? Почему, например, женщина не может быть священником, а в семье от жены требуется подчиняться мужу?
Церковь признает женское равноправие там, где само понятие равноправия имеет смысл, – в государстве. В нашем падшем мире люди склонны поступать друг с другом несправедливо, и это делает необходимым право – систему формальных правил, которые должны как-то обуздывать человеческое зло.
В конкурентной среде, где каждый сражается за свои интересы, требование равноправия стоит очень остро. В крупной корпорации существует конкуренция за более престижные и доходные должности, и понятно, что разные группы граждан (в том числе, разумеется, женщины) могут требовать, чтобы эта конкуренция носила по возможности честный характер. Люди пришли в корпорацию, чтобы выиграть что-то для себя и для своей семьи, и требуют честной игры.
Государство призвано регулировать уровень конкуренции за доступ к различным благам – престижной и высокооплачиваемой работе, образованию, власти и другим ресурсам – так, чтобы люди не притесняли друг друга или, по крайней мере, делали это как можно меньше.
Церковь, напротив, есть добровольное сообщество людей, посвятивших себя служению Богу. Люди приходят в Церковь не ради своих интересов, и призваны не к конкуренции, а к совсем противоположному поведению, о котором говорит Спаситель.
«Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будем вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк. 10:42–45).
Служение священника (как и епископа) не является местом в корпорации. Его миссия – подражать Спасителю в добровольной самоотдаче ради спасения других. Добиваться священства, как добиваются места в корпорации, значит совершенно не понимать его смысла. Мы все, мужчины и женщины, священники и миряне, призваны служить Богу каждый на своем месте, ища воли Божией, а не своей.
Семья также отличается от государства. В семье – во всяком случае, в здоровой семье, какой и должна быть семья христианская, – нет отношений конкуренции. Там есть отношения любви и взаимного служения. Муж призван являть жертвенную, христоподобную любовь жене и детям, жена – отвечать доверием и послушанием.
Трагедия падшего мира в том, что любая иерархия превращается в средство эксплуатации, и люди, по совершенно понятным причинам, относятся к ней с глубоким недоверием.
Но Церковь – это присутствие другого мира, и в ней мы по крайней мере стремимся выстраивать
