Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

сентябре из иностранных представительств немецкого МИДа в Берлин были направлены сообщения, что из Одессы вышли русские корабли с войсками и оружием на борту и пришвартовались в испанских портах5, что из Испании было вывезено много золота, очевидно предназначенного для оплаты поставок оружия. Почти одновременно в октябре у обеих сторон появляются, соответственно, советские и немецкие (или итальянские) танки. Когда в начале ноября разгорелись бои за Мадрид, в них приняло участие значительное число немецких и советских самолетов. Русские военные советники прямо не участвовали в боях, но русские танки вопреки ожиданию превосходили немецкие, то же самое имело место в отношении самолетов. С господством в воздухе националов скоро было покончено, и когда одиннадцатая и двенадцатая интернациональные бригады десятого ноября под ликование населения прошли маршем по городу и вступили в сражение, прорвавшиеся на городские окраины марокканцы были остановлены, и город оказался в руках правительства, во главе которого с начала декабря стал Ларго Кабальеро.

Однако в то же время немецкая помощь впервые приняла широкомасштабный и систематический характер, что явилось как следствием советской поддержки, так и причиной ее дальнейшего усиления. С середины ноября в Испании находятся значительные силы Люфтваффе, получившие название "легион Кондор", состоявший примерно из 5000 человек, номинально являвшихся добровольцами, усиленные танковыми подразделениями и войсками сухопутной поддержки. Поставки нескольких истребителей Мессершмитта в большей или меньшей степени вновь восстановили потерянное превосходство в воздухе. Но когда в конце апреля 1937 года в связи с наступлением Франко на северном фронте немецкие бомбардировщики стерли с лица земли город Гернику и по всем западным странам прокатилась волна возмущения, этот легион и немецкое командование скоро узнали на своем опыте, что военные успехи были лишь частными моментами сражений большего масштаба. Более жестокое испытание поджидало итальянцев, которые численностью примерно пятьдесят тысяч человек в составе нескольких дивизий вторглись в Испанию. Хотя восьмого февраля "чернорубашечники" захватили Малагу, не в последнюю очередь из-за предательства расквартированных там частей милиции, однако, когда в конце марта у Гвадалахары они столкнулись с интернациональными бригадами, в составе которых был итальянский батальон "Гарибальди", они потерпели сокрушительное поражение. При этом потеря занятых территорий играла меньшее значение, нежели то, что боевая мораль их противников оказалась несравненно более стойкой и высокой. Не кто иной как сам генерал Марио Роатта признал, что интернациональные бригады "бились умело и прежде всего – с фанатизмом и ненавистью"6, в то время как у чернорубашечников, очевидно, проявлялся недостаток мотивации. Самое худшее было то, что пропаганда итальянских антифашистов могла достигать ушей солдат милиции, и целые войсковые соединения сдавались безо всякой необходимости или даже переходили на чужую сторону. Напротив, призывы к пролетарской солидарности и пропаганда против бессмысленности и несправедливости этой войны не производили никакого впечатления на офицеров и солдат "легиона Кондор", – если не упоминать несколько исключительных случаев с немногочисленными пленными. Поскольку они не рассматривали себя просто как военных специалистов, для которых Испания предоставила поле для маневров, среди них в большей или меньшей мере бытовало убеждение, что они защищают культуру от зловредных нападок. Они были преисполнены чувства принадлежности к некоторому более высокому порядку, отчего на испанцев обеих сторон конфликта они смотрели с нескрываемым высокомерием. Временами, пожалуй, звучали сомнения, и никак нельзя считать невероятными утверждения свидетелей войны, что среди легионеров именно национад-социалисты задавали себе вопрос *э о том, правильную ли сторону они поддерживают в этой войне.7 Подобные вопросы возникали не из-за подлинной симпатии к их противникам, а из-за неприятия реакционных и чрезмерно осторожных генералов, из-за той большой роли, которую играла католическая церковь на стороне испанских националов.

Если бы русские в этом первом боевом столкновении с немцами после окончания Первой мировой войны без предубеждения спросили бы себя, какие выводы им следует для себя сделать, то они, пожалуй, констатировали бы, что войска национал-социалистской Германии в еще меньшей степени могли быть потрясены напором пропаганды по образцу победы над Корниловым, чем немецкая армия 1918 года, что даже та победа стала возможной благодаря исключению, которое диктовалось совершенно определенными обстоятельствами, ведь с тех пор все "Корниловы" от Хорти до Франко побеждали или, по крайней мере, имели очень высокие шансы на победу, не говоря уже о таких неожиданных фигурах, как Муссолини и Гитлер. Немцам, в свою очередь, должен был дать пищу для размышлений тот простой факт, что испанские массы, породившие большевистский хаос, не подстрекали никакие еврейские агитаторы, – как это, возможно, имело место в России. Ибо еврейского меньшинства в Испании практически не существовало. Поэтому, хотя и не было удивительным, что на "Партийном съезде чести" 1936 года много говорилось об Испании, и что Рудольф Гесс провозгласил целью этого конгресса "развивать великие тезис и антитезис этого столетия, большевизм и национал-социализм", более умных среди национал-социалистов должно было очень насторожить то обстоятельство, что Альфред Розенберг вновь подхватил старые речи о "советской Иудее", а Геббельс снова охарактеризовал большевизм как "диктатуру неполноценных".* Если снова и снова пережевывать впечатления от 1917/18 годов, то возникала опасность ложной оценки противника, промышленность которого выпускала и поставляла столь выдающееся вооружение и приверженцы которого в интернациональных бригадах, немалую часть которых составляли евреи, достигали таких свершений, о которых Неполноценные и Недочеловеки даже не могли и мечтать. Шокирующем было выступление Йозефа Геббельса в Нюрнберге, который назвал особенно ужасным представителем большевизма человека, который несколько месяцев позднее бесследно исчез, после того как на него обрушилась коммунистическая пресса. Это был Андрее Нин, один из влиятельных вождей лево-коммунистической партии ПОУМ.

Внешний мир, не симпатизирующий красной Испании, обращал внимание прежде всего на большевистский хаос и большевистский террор: плохо одетые и вооруженные массы на улицах, прогулки, в ходе которых производились расстрелы противников, недисциплинированные толпы анархистов, вытащенные из склепов и вывешенные на улицах мумии монахинь, насильственные захваты землевладений, принудительные коллективизации. Однако среди всего этого хаоса существовала сила, которая изначально выступала за наведение порядка, высказывалась против социализации и в своих казематах держала и казнила отнюдь не только крупных капиталистов и офицеров, а именно – большевиков. Речь идет о Коммунистической партии Испании. Конечно, не только она одна выражала мнение о том, что прежде всего нужно выиграть войну, которую следует вести максимально эффективно. И Ларго Кабалльеро, как премьер-министр, пытался воздействовать на то, чтобы все анархистские милицейские подразделения были поставлены под единое командование, также и он выступал за создание регулярной армии с воинскими званиями и рангами и строгой дисциплиной, призывал к ликвидации солдатских советов и вообще "власти комитетов". Однако коммунисты не только представляли собой выдающийся пример такого порядка,