Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

повсеместно было праздничным: ведь и в Испании рабы изгоняли господ и устанавливали равноправие, зачастую с трогательными апелляциями к древним временам, когда – в особенности в Каталонии – деревенские общины организовывались как независимые государства и ликвидировали все современные симптомы роскоши и порока, такие, как кофе и алкоголь, проводили эксперименты по введению планового хозяйства. Как во всем остальном мире, так и Испании левые видели в этих процессах освобождение и духовные подъем, начало нового мира и массовый энтузиазм, а правые с ужасом взирали на убийства, хаос и экспроприацию, и вовсю кричали об испанском большевизме. Левые осуждали массовые расстрелы, повсеместно учиняемые белыми, а правые распространяли слухи о распятиях священников и жестоких утоплениях невинных людей, учиняемых красными. Общественное мнение оказывалось даже еще более поляризованным, чем во времена гражданской войны в России. Либеральные голоса поддерживали республиканцев и лоялистов еще более однозначно, чем это было в России, однако даже "New York Times " в начале августа выразила опасение, что при победе правительства очень скоро к власти придут коммунисты2, а в Англии уже не только консерваторы приходили в ужас от того, что на одном из военных кораблей матросы выбросили за борт своих офицеров, примерно так, как это было изображено Сергеем Эйзенштейном в его "Броненосце Потемкине".

Подобные события не могли оставить равнодушным ни одно государство. Уже вечером 23 июля благодаря сообщением французской правой прессы стало известно, что французское правительство получило просьбу испанского премьер-министра Жираля о поставках оружия и что оно предполагает исполнить эту просьбу. Но во Франции шеф кабинета Леон

Блум стоял во главе Народного Фронта. Можно было предугадать, к чему должно было привести это идеологическое родство, хотя никто и не знал, что телеграмма Жираля заканчивалась словами "с братским приветом".3 То, что это родство скоро приведет Францию к испанскому финалу, стало тезисом французских правых, которые поэтому с крайней поспешностью и мрачными угрозами, как могли, противились подобной интервенции. С другой стороны, по-видимому, не требовалось никакого вмешательства прессы для того, чтобы склонить Гитлера к исполнению просьбы Франко о поставках 20 транспортных самолетов, которые и были переданы вечером 25 июля в Байрете двумя немецкими дельцами. Эта просьба несла в себе все признаки импровизации, и она наверняка была бы отклонена Министерством иностранных дел, поскольку предполагалось, что риск был неоправданно высоким, и это подвергло бы опасности жизнь немцев в республиканской Испании. Однако Гитлер был убежден в том, что Испанию охватил большевизм и его надо остановить. Ни один из его советников не отважился противоречить, и с начала августа "юнкерсы" участвуют в транспортировке через Гибралтар марокканской группировки и иностранных легионеров Франко. Лишь благодаря этому стало возможным продолжение гражданской войны, которая отныне представала в виде вооруженного противоборства регионов, и до известной степени -также классов. Каталония, где у власти находился анархистски настроенный профсоюз, вместе с социалистическим правительством Мадрида, а также католические и не революционные баски выступили единым фронтов против Наварры с ее карлистской милицией и Кастилии, где были сильны позиции Фаланги, а также против тех частей Андалузии, где выступления городских и сельских рабочих были молниеносно подавлены в ходе путча генерала Куэйпо де Лйано, являвшегося когда-то убежденным и прожженным республиканцем.

Подобно Гитлеру и Муссолини, также пославшего в Испанию несколько самолетов, но с большей решительностью в борьбу вступил Коммунистический Интернационал, который в этой ситуации был бы беспомощным, если бы в его распоряжении не оказались бы денежные ресурсы, предоставленные секретными службами Красной Армии и ГПУ. Фактически речь шла о советском вмешательстве, однако эта интервенция была, в свою очередь, невозможной в такой форме, если бы огромное число людей – и не только коммунистов – не выразило бы готовности пожертвовать своей жизнью ради "победы над фашистской агрессией". Во Франции и Англии на сборные пункты стекались многочисленные добровольцы, к ним присоединялись немецкие и итальянские эмигранты, тайными путями добирались представители Югославии и Греции, и даже из Америки прибыло столько добровольцев, что в конечном счете они смогли образовать свой собственный батальон. Однако и противоположная сторона не осталась без добровольцев – представителей иностранных наций: французов, англичан, ирландцев. Но характерным для антифашистского климата той эпохи было то, что среди фашистских адептов не оказалось ни одного американца. По окончании огромной предварительной работы в октябре были сформированы "интернациональные бригады". Все сообщения единогласно свидетельствовали о том, что эти войска, где самым разнообразным образом смешивались нации и убеждения, наполнял огромный энтузиазм и что "Интернационал", распеваемый на самых разных языках, действительно понимался как гимн обновленного и лучшего человечества. Правда, высшие офицерские должности практически целиком замещались коммунистами, и "пятая колонна" использовалась в качестве удобного инструмента партией, которая со своим требованием "дисциплины, иерархии, организации"4 с самого начала ярко выделялась на фоне анархистов и ее недисциплинированной милиции.

Хотя Франция разными средствами поддерживала "лоялистов", однако она официально закрыла свои границы, когда Англия, оказывая давление, выдвинула предложение выработать общую политику невмешательства. При этом для Англии большую роль играла не только политика малого Сопротивления, которую теперь после окончания эфиопского похода Муссолини можно было бы возобновить, но и, без сомнения, то обстоятельство, что в случае победы правительства Мадрида, то есть ревблюци-онных сил, над гигантскими английскими инвестициями в Испании нависла бы серьезная опасность. Практически все европейские страны поддержали такую политику, которую, пожалуй, можно было бы назвать политикой ограничения интервенции, поскольку никто не сомневался в том, что в Испанию попадало немецкое, итальянское и советское оружие.

Между тем национальные войска сумели у Бадахоса объединить северные и южные группировки и в конце сентября были освобождены офицеры и кадеты, которые в течение двух месяцев в Алькасаре фон Толедо находились в осаде, защищаясь от многократно превосходящих сил противника. Все ждали падения Мадрида.

После того, как разразилась гражданская война, в Советском Союзе очень быстро были организованы мероприятия солидарности и протеста, проводились сборы средств и произносились резкие речи против враждебных делу мира акций фашистов, однако поначалу Сталин, видимо, полагал, что будет достаточно непосредственной помощи интернациональных бригад. В данной мировой политической ситуации ничто другое не было ему так неприятно, как упреки в подготовке им в Испании большевистской революции по русскому образцу. Уже одно только подозрение разрушало бы все шансы на политику большого Сопротивления и усиливало опасность установления согласия между Англией и Германией, – опасность, ответить на которую как раз и должно было провозглашение политики Народного фронта на VII конгрессе Коминтерна в июле-августе 1935 года. Однако он не мог бездеятельно созерцать, как Германия поставляет в Испанию оружие.

Так, уже в