Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

для выполнения пятилетнего плана, чем прежде. Правда, как раз эта поездка вызвала резкую критику в немецкой прессе, а межгосударственные отношения вновь подверглись тяжелому испытанию, когда Советский Союз в январе и ноябре 1932 года заключил договоры о ненападении с Польшей и Францией. Это представлялось шагом к укреплению Версальской системы, хотя Советский Союз с 1919 года принадлежал к самым резким ее критикам, и, если верить высказываниям Сталина18, не измелил своей позиции. Это были, пожалуй, самые своеобразные отношения двух государств во всей мировой истории: с точки зрения экономики надежды Германии преодолеть мировой кризис в большой степени зависели от русских заказов; с политической точки зрения срединное положение страны между Востоком и Западом зависело от существования Советского Союза. Но с социальной точки зрения Советский Союз был одной из сторон в гражданской войне, которая начинала разворачиваться в Германии после кровавого мая, когда черный четверг на Нью-Йоркской бирже в октябре 1929 года повлек за собой подобие послевоенного кризиса 1919-1923 годов.

9. Гражданская война ограниченного масштаба в Германии.

Условия, обеспечившие обеим партиям гражданской войны большое число приверженцев, возникли в Германии только с началом мирового экономического кризиса, однако не кризис создал сами эти партии. Скорее, обе партии стояли к кризису в особом отношении, и представлялось более чем вероятным, что теперь они найдут широкий отклик.

Коммунистическая партия была воплощением учения о всеобщем кризисе капитализма. Она имела право заявить, что мировое развитие подтвердило это учение, когда 24 октября 1929 года произошло беспримерное падение курса акций и прочих ценных бумаг на Нью-йоркской бирже; следствием этого стало столь же беспримерное сокращение производства, быстро перекинувшее и на прочие промышленные страны и соединившееся с тяжелым кризисом сельского хозяйства, к которому дело шло уже давно. Когда VI Конгресс Коминтерна летом 1928 года объявил о конце периода стабилизации капитализма, это вызвало недоумение и даже насмешку, поскольку в тот момент мировая экономика находилась еще в периоде высокой конъюнктуры; однако к началу 1930 года безработица, в особенности в Германии, стала непрерывно возрастать, и участники Большой коалиции никак не могли договориться о том, должно ли основное бремя кризиса лечь на загнанных в угол высокими расходами по заработной плате и накладными расходами предпринимателей, чья конкурентоспособность на мировом рынке и так была ослаблена, или на наемных рабочих, чей доход очень часто не намного превышал прожиточный минимум. Результатом стало падение правительства Мюллера и создание кризисного президентского правления под руководством Генриха Брюнинга в конце марта 1930 года. Эрнст Тельман утверждал, что тем самым к власти в Германии пришел фашизм; однако речь шла, даже если президент страны осуществлял теперь через посредство рейхсканцлера на основании статьи 48 нечто вроде диктатуры, несомненно, о диктатуре временно уполномоченных, которая не больше отличалась от нормальной партийной демократии, чем кризисное состояние экономики от нормального состояния при средней конъюнктуре. При внимательном рассмотрении между конъюнктурой и кризисом и в самом деле не было никакой принципиальной разницы; в капиталистической системе, то есть в мировой рыночной экономике, производство и потребление не связаны непосредственно между собой, как на крестьянском дворе с натуральным хозяйством или в изолированной сельской общине, а соединены множеством посредствующих ступеней с самостоятельно действующими агентами. Таким образом, эта система сама по себе представляет собой непрерывный кризис, то есть непрерывный процесс приспособления и развития, в котором постоянно встречаются более крупные кризисы, как узлы в сети. Но поскольку коммунисты ориентировались именно на такой крестьянский двор или на такую сельскую общину и хотели снова вызвать ее к жизни на более высокой ступени посредством планового хозяйства, то они и оказались самым походящим рупором и передовым отрядом всех тех, кто больше всего страдал от кризиса или сильнее всего возмущался несправедливостью и неравенством, неизбежно проистекавшими из индивидуализма этой системы, то есть из направленной на прибыль свободы действий отдельных лиц и предприятий. Коммунисты не задавались вопросом, не гарантирует ли эта система, чей общий характер, сложившийся в ходе многовековой истории, выходит за рамки экономики, все же более высокую степень защищенности и благосостояния для каждой отдельной личности, чем любая другая, если понимать ее как находящуюся. еще в процессе совершенствования; для них скорее разумелось само собой, что замена этой несправедливой, хаотически необозримой и недифференцированной системы на социализм навсегда устранит нищету и эксплуатацию, вражду между народами и войну. Во время мирового экономического кризиса они смогли поэтому вновь стать великой партией протеста и надежды, какой они были в конце войны со своим неприятием бойни народов.

Но были, конечно, и особые причины, объяснявшие необычную остроту кризиса. Уже в начале двадцатых годов не кто иной, как сам Джон Мейнард Кейнс, написал брошюру об экономических последствиях мирного договора, в которой предостерегающе указывал на непредвиденные последствия немецких репарационных платежей, поскольку речь здесь идет о политически обусловленных и потому чуждых системе перемещениях капитала. Не был ли бы кризис куда менее острым, будь отменена выплата дани! Возможно, это менее масштабное решение было и более реалистичным; однако оно тоже представляло исключительные трудности, поскольку получатели репараций Англия и Франция должны были, в свою очередь, Америке большие выплаты по военным кредитам. Если США не готовы были отказаться от своих претензий, то национал-социалистская агитация против выплаты дани неизбежно выливалась в установление немецкой автаркии. Немецкие националисты и национал-социалисты и в самом деле не остановились перед этим следствием, начав еще до этого черного четверга широкомасштабную агитацию против плана Янга, который, согласно воле союзников и немецкого правительства, должен был заменить план Дауэса. Новый план обещал Германии значительные выгоды, но зато устанавливал твердую дату окончания репарационных выплат – 1988 год, что могло быть истолковано как порабоще- ние немецкого народа на два поколения вперед.

Оппозиция этому плану была неизбежна и не противоречила системе, но то, как, с какой демагогической энергией Имперский комитет по немецкой народной инициативе, где Гугенберг и Гитлер сотрудничали на равных правах с представителями Стального шлема и Обще немецкого союза, проводил эту оппозицию, сильно помогло НСНРП приобрести всенародное значение и значительно увеличить число подаваемых за нее голосов при выборах в ландтаги и органы местного самоуправления. Хотя народная инициатива в декабре провалилась самым жалким образом, она послужила все же поразительным доказательством того, сколь многого может достичь демагогическая агитация, несмотря на свою очевидную глупость; ведь отклонение плана Янга не устранило выплату дани, а только оставило в силе план Дауэса. Но когда президент страны в июле 1930 года распустил рейхстаг, потребовавший отмены важного постановления,