Европейская гражданская война (1917-1945) - Эрнст О. Нольте

Западом, так что для Англии или Франции была отныне исключена возможность когда-либо сделать Германию стратегическим плацдармом для войны с Советским Союзом. Политика руководства КПГ в эти годы была также не в последнюю очередь направлена на то, чтобы предотвратить окончательную ориентацию Германии на Запад и воспрепятствовать "западно-европейским" тенденциям внутри самого коммунизма. Сомнительно, чтобы Советское правительство само верило в угрозу войны, которую оно расписывало яркими красками, поскольку есть основания полагать, и эти основания высказывались как сторонниками большевизма, так и его противниками, что в случае наступательной войны западных держав против Советского Союза им пришлось бы столкнуться с непреодолимым сопротивлением за линией фронта и у себя на родине.|0 Однако отношения стали крайне напряженными после того, как правительство Болдуина, почувствовав себя под угрозой после всеобщей забастовки в мае 1926 года, приняло самые энергичные меры против советской системы влияния и шпионажа на территории страны и в конце концов прервало весной 1927 года дипломатические отношения. В Англии обычными стали газетные заголовки вроде "Советы или цивилизация", и там снова стали прислушиваться к тезисам, которые после 1920 года Уинстон Черчилль защищал уже в почти полном одиночестве: между Москвой и капиталистическими странами идет виртуальная война, в которой большевики все время нападают, в то время как буржуазная сторона – сегодня Великобритания, завтра, возможно, США – до сих пор была все время жертвой и еще даже не начала всерьез обороняться. " Немного позже и французский посол в Москве обнаружил, что находится примерно в той же ситуации, что генерал Офман летом 1918 года: в Советском Союзе осуществляется по отношению к крестьянам и последним остаткам буржуазии новая революция, "хладнокровно проводимая в состоянии совершенного внешнего мира и полного порядка внутри страны, с целью изничтожить все, что осталось еще от личной свободы и частной собственности". Поэтому Жан Эрбетт внушал своему министру иностранных дел Аристиду Бриану, что лучше приготовиться к разрыву отношений, чем проявлять "уступчивость перед лицом зла". 12 Итак, желание предпринять крестовый поход было налицо и в Англии, и во Франции, но оно не смогло превратиться в решение, поскольку в конце концов верх одерживало сознание, что структура общества не допустит столь необычной войны.

Препятствием было не только существование сильного социалистического движения, которое было в своей значительной части дружественно настроено к Советскому Союзу, но также и немецкая политика середины. В пределах этой политики левое крыло составлял как раз рейхсвер, и он же был самым тесным образом связан с Советским Союзом. Когда рейхсвер в 1923 году подавил угрозу коммунистического восстания в Средней Германии, в военном министерстве уже была "Зондергруппа Р", немецкие и русские офицеры вели между собой переговоры за спиной послов, и планировалось строительство немецкого авиационного завода под Москвой. После 1923 года совместная работа продолжалась: под Воронежем возникло Липецкое летное училище, под Саратовым – школа химической войны, а под Казанью – полигон для боевых машин. Даже когда "Манчестер Гардиен", а спустя несколько дней Филипп Шейдеман в своей речи в рейхстаге 16 декабря 1926 года, предали гласности это сотрудничество, державшееся до той поры в глубокой тайне, и СДПГ, как и КРПГ начали шумную кампанию против советских гранат, ничто существенно не изменилось. Как раз в военных кругах получил распространение куда более позитивный образ Советского Союза и его армии, чем у немецких националистов и тем более национал-социалистов. Если коммунистическая пресса восхваляла сплоченность и внутреннюю силу Красной Армии, "о которых ни одной буржуазной армии и мечтать не приходится"13, то и главнокомандующий вооруженными силами генерал фон Бломберг пришел после продолжительной инспекционной поездки в 1928 году к очень похожему результату и не мог нахвалиться на теплое выступление военного комиссара Ворошилова "за сохранение тесных воинских отношений с рейхсвером". м

Но именно Ворошилов спровоцировал в следующем году серьезное ухудшение немецко-советских отношений.

1 мая 1929 года преемник Брокдорфа Герберт фон Диркзен вынужден был доложить, что во время первомайской демонстрации в Москве был вывезен макет броненосца с надписью, что Германия жертвует 80 миллионов на броненосец, в то время как ее безработные умирают с голоду. На этом корабле, выкрашенном в цвета немецкого государственного флага, двигались карикатурные фигуры, которые, согласно подписям, изображали имперских министров-социал-демократов, имперского военного министра, прусского министра внутренних дел и начальника полицейского управления Берлина. Ворошилов заявил в своей речи, что в якобы демократической Германии начальник полицейского управления Цергибель запретил первомайские демонстрации, но, несмотря на этот запрет, трудящиеся выйдут на улицы, чтобы провести демонстрацию во имя своих целей. На этот раз Штреземан не захотел смолчать и дал послу указание выразить резкий протест против "бесстыдного глумления над немецким флагом" и недопустимого вмешательства Ворошилова во внутренние дела Германии. '5 В беседе со Штреземаном посол Крестинский объяснил, что первомайская демонстрация долгие месяцы готовилась в рабочих кругах, причем ни партийные органы, ни тем более правительство никак не были к этому причастны. Что же до Ворошилова, то его полемика была направлена исключительно против социал-демократической партии и ни в коем случае не против немецкого правительства. " Немецкое правительство удовлетворилось этим не особенно правдоподобным объяснением; но вряд ли у него могли остаться хоть малейшие сомнения в том, что дружественные отношения между двумя странами покоятся на очень ненадежном фундаменте. Ведь государство Советский Союз одновременно заявляло о своем полном единении с одной из немецких партий, а эта немецкая партия, в свою очередь, уже создала обширную разведывательную службу, которой полностью руководили советские специалисты17 и которая почти уже превратила немецкую промышленность в стеклянный дом, v полностью просматривавшийся из Москвы. Конечно, уже во время так называемого шахтинского дела в 1928 году утверждалось, что работающие в Москве немецкие инженеры тоже якобы сотрудничали с немецкой разведкой; но достаточно сопоставить гигантские аппараты КПГ и разведывательной службы Красной Армии, а также полную замкнутость Советского Союза, с одной стороны, и то, что могло соответствовать этому в Германии, с другой, чтобы полностью убедиться в их несоизмеримости. Однако лучшими не коммунистическими друзьями Советского Союза в Германии, наряду с рейхсвером и с собравшимися в "Обществе друзей Советского Союза" интеллигентами вроде Генриха и Томаса Маннов, были, как ни парадоксально это выглядит на первый взгляд, представители монополистической буржуазии. Некоторые из них – в том числе такие влиятельные люди, как Петер Клёкнер, Эрнст фон Борзиг и Эрнст Пенс-ген – отправились весной 1931 года в поездку по России, из которой они вернулись с большими надеждами и ожиданиями, поскольку им было обещано, что Советский Союз будет закупать в Германии еще больше промышленного оборудования, необходимого