Американское искусство, Советский Союз и каноны холодной войны - Кирилл Александрович Чунихин
Отвращение Хрущева
Еще одним советским гражданином, особенно остро отреагировавшим на американское искусство, оказался первый секретарь ЦК КПСС. Американцы приложили все усилия, чтобы Хрущев не стал осматривать секцию искусства. Когда 24 июля, в день открытия выставки, Никсон водил по ней Хрущева, он, к огорчению американских кураторов, готовившихся радушно встретить советского лидера, намеренно прошел мимо раздела искусства. Проложив маршрут Хрущева в обход наиболее неоднозначной части АНВ, Никсон избавил себя от необходимости защищать искусство своей страны, предсказуемо служившее легкой мишенью для советских антимодернистов. В каком-то смысле Никсон лишил выставку эстетической составляющей, сделав ее главной темой масштаб технических достижений. Однако это не означает, что американское искусство обошло первого секретаря ЦК КПСС стороной.
3 сентября, за день до закрытия и через шесть недель после своего первого посещения выставки, Хрущев вернулся в Сокольники. «Советская культура» осветила этот визит статьей «Посещение Н. С. Хрущевым и А. И. Микояном Американской национальной выставки в Москве»[368]. Сухой протокольный заголовок заставляет предположить, что речь пойдет в целом о выставке и том, как ее посетили первые лица страны, и ничто не дает повода думать, что в публикации отдельно будет поднят вопрос искусства. Тем не менее, за исключением двух первых абзацев, статья была посвящена именно американскому искусству. Автор публикации подробно рассматривал только три сюжета: американский искусственный спутник Земли, показ мод и раздел искусства АНВ. В части статьи, посвященной американскому спутнику, угадывается намек на превосходство СССР – газета напоминала читателям, что советский «Спутник–1», первый в мире искусственный спутник Земли, был запущен еще в 1957 году. Показ мод, прошедший в рамках американской выставки, упомянут без каких-либо комментариев. И вся оставшаяся часть текста посвящена именно искусству.
Такое неравномерное распределение внимания между этими тремя темами позволяет сделать предположение об истинной подоплеке визита Хрущева. Его целью, по всей видимости, был именно раздел американского искусства, а не желание еще раз осмотреть пространство, где состоялись «кухонные дебаты». Учитывая, что искусство оказалось самой противоречивой частью выставки, его критика могла до некоторой степени ослабить успех, которым пользовалась у советских людей американская выставка благодаря представленным на ней товарам широкого потребления. Освещение визита первого секретаря, сведенное к замечаниям по части искусства, позволяло выдвинуть на первый план наиболее уязвимую тему. Важно, что второй раз Хрущев посетил выставку в Сокольниках именно в предпоследний день ее работы. Это был подходящий момент, чтобы под занавес указать на ее слабые места. Анализируя представленное в статье мнение Хрущева, мы можем попытаться понять, какое впечатление произвело американское искусство, представленное на выставке, на первого секретаря ЦК КПСС.
Охарактеризовать опыт знакомства Хрущева с экспозицией искусства только как негативную реакцию было бы неверным. Текст газетной статьи сопровождает фотография Никиты Сергеевича, потешающегося над «Удивительным жонглером» Куниёси, в котором глава правительства, вероятно, увидел искаженный образ циркового артиста (ил. 0.7, с. 45). Фотография запечатлела советского лидера в тот момент, когда он смеялся, – мы видим непосредственную эмоциональную реакцию высокопоставленного гостя на фоне одной из работ с выставки. Далее в статье развертывается ключевая антитеза «хорошего» реализма Юджина Спичера с его «Кузнецом» (Red Moore: The Blacksmith, 1933–1934) и «плохого» абстракционизма Поллока с его «Собором». В заключение Хрущев порицает абстрактное искусство как детское, несерьезное – над ним можно разве что посмеяться. Этот беззлобный смех указывает на легкое отношение советского лидера к такому искусству: оно не вызывает у него сильных негативных эмоций. Затем автор статьи переходит к впечатлениям Хрущева от выставленных на улице скульптур, и вот они, в отличие от живописи, уже вызывают резкую критику:
Насколько же должна быть несчастной та женщина, которая родила этого скульптора. До чего же этот человек неблагодарен даже по отношению к той женщине, которая дала ему жизнь. <..> Ужасно. Я благодарю бога, что «не дорос» до понимания подобной формы искусства. <..> Мне кажется, что Америка гораздо интереснее, чем она изображена на этих картинах[369].
Такие слова, как «ужасно», выражают однозначно отрицательную оценку и идут вразрез с дружелюбным тоном, каким Хрущев до этого говорил о картинах. В этой минорной тональности статья и заканчивается.
Мне представляется, что эта публикация могла не вполне достоверно отражать характер реакции Хрущева на скульптуры. Мы не можем знать точно, в каких именно выражениях Хрущев критиковал увиденное или что он ощущал, но весьма вероятно, что работы скульпторов могли повергнуть первого секретаря в смятение. Хрущев был человеком эмоциональным, а его крайне обостренные реакции на модернистское искусство даже вошли в историю – скажем, в 1962 году на выставке в Манеже он кричал на художников, осыпая их бранью, называя «шпионами», «педерастами» и т. д.[370] Конечно, представить себе такое поведение первого секретаря на Американской национальной выставке, приехавшей в гости в СССР в 1959 году, не так легко. Кроме того, сам формат официальной публикации в «Советской культуре» едва ли позволил бы передать резкие слова, которыми Хрущев мог охарактеризовать работы скульпторов. Но, как мне представляется, было бы неправильно довольствоваться этим достаточно протокольным описанием того, как Хрущев сначала смеялся над искусством, а потом ужасался ему.
По счастью, анализ мемуаров Хрущева позволяет сделать предположение о его подлинных мыслях и чувствах, вызванных посещением Американской национальной выставки 1959 года[371]. В этом тексте его реакции на искусство носят совершенно иной характер: Хрущев не говорит, что увидел в представленных произведениях что-то забавное или комичное – о смехе здесь вообще ни слова. Примечательно, что Хрущев, отправившийся на выставку главным образом из интереса к технике, бо́льшую часть воспоминаний посвящает именно искусству, которое он, как ни парадоксально, называет предметом «несерьезным»:
Я осмотрел раздел художников. На меня он не только не произвел доброго впечатления, а скорее оттолкнул. В разделе скульптуры то, что я увидел, меня просто потрясло. Скульптура женщины… Я не обладаю должной красочностью языка, чтобы обрисовать, что там было выставлено: какая-то женщина-урод, без всех верных пропорций, просто невозможное зрелище. Американские журналисты меня расспрашивали (а они знали мое отношение к такому жанру в искусстве) и поэтому как
