Американское искусство, Советский Союз и каноны холодной войны - Кирилл Александрович Чунихин
Таким образом, несмотря на попытки Гудрича, Халперт и других кураторов предвосхитить и компенсировать отсутствие необходимых для интерпретации модернизма знаний, непонимание и в самом деле оказалось чрезвычайно распространенной реакцией публики. Непривычка к модернистскому искусству не означала, впрочем, что советские зрители были не в состоянии осмыслить то, что им предлагала Американская национальная выставка. Из отзывов хорошо видно, как именно посетители пытались интерпретировать американское искусство, опираясь на доступный им опыт. Одним из главных приемов оценки секции искусства было сравнение ее с другими разделами выставки. Авторы отзывов редко писали исключительно о живописи или скульптуре, выделяя их из общего контекста АНВ. Они стремились дать взвешенную оценку выставки в целом и отмечали, что им понравилось, а что нет, и именно раздел искусства понравился советской публике меньше, чем другие: многие называли его худшей частью выставки. Искусство противопоставлялось другим секциям в 37 отзывах. Такие отзывы строятся примерно по одной схеме: «Мне понравилось / выставка прекрасная (особенно автомобили), но не понравилось искусство». Приведу пример из первого тома книги отзывов:
Выставка мне очень понравилась. Особенно автомобили, предметы домашнего обихода и многое другое. Но абстрактные ваши картины вызывают возмущение большинства посетителей. Они не выдерживают никакой критики. В нашем понимании это вырождение настоящего художественного искусства. И эти картины можно отнести к халтуре. 1/VIII–1959. Посетитель.
Частое сравнение картин именно с машинами можно объяснить особенностями планировки пространства выставки. Американские «форды», «доджи», «линкольны» и «кадиллаки» были расставлены на открытом воздухе (ил. 6.3). Эти экспонаты, мимо которых пройти было едва ли возможно, неизбежно привлекали внимание и восхищали советских посетителей, чему легко найти подтверждение в каждом из четырех томов книги отзывов. Здесь необходимо привести один комментарий, особо примечательный для этого исследования истории рецепции американского искусства. Так, в третьем томе книги отзывов некий посетитель предложил избрать Генри Форда президентом Академии художеств США, а его инженеров определить в художественный совет. Автор отзыва заключил, что от таких реформ американское искусство только выиграет, потому что «Форд лучше некоторых других понимает красоту».
Этот отзыв – курьезная проекция советских реалий на сферу американского искусства. Посетитель АНВ предлагал, чтобы умерший в 1947 году Генри Форд занял руководящую должность в организации, которой в США даже не существовало. Впрочем, меня в данном случае интересует не неинформированность гостя выставки в отношении художественного мира Америки. Намного важнее, что на примере этого комментария можно увидеть один из механизмов формирования эстетических суждений посетителей АНВ. Заметим, что автор отзыва не противопоставляет автомобили и искусство, а, наоборот, соотносит. При этом он считает, что американские машины с эстетической точки зрения более совершенны, чем американское изобразительное искусство. Напрашивается вывод о том, что советские посетители могли давать автомобилям в том числе и эстетическую оценку. И могли видеть в машинах бо́льшую красоту, чем в картинах. Почему?
Ил. 6.3. Автомобильная площадка. Американская выставка в Сокольниках, 1959 г. Фотограф: Лев Неткачев
Невозможно ответить на этот вопрос исходя из допущения, что советский субъект воспринимал искусство исключительно в категориях теории соцреализма – например, с позиции его несоответствия принципу «народность». Положительная с точки зрения эстетики оценка автомобилей, отмеченная в приведенном выше комментарии, скорее перекликается с некоторыми хронологически более ранними идеями – например, основополагающими концепциями русского и раннесоветского авангарда. Такие интеллектуальные и художественные движения, как конструктивизм и производственное искусство, переосмысляли границу между искусством и жизнью, а авангардные движения начала XX века в целом часто поощряли публику видеть в технике не только практическую пользу, но и эстетическую привлекательность. Именно эта логика, возможно, отзывается в вышеприведенном суждении о красоте автомобилей[363]. Конечно, это лишь предположение.
Ил. 6.4. Волга [буклет к модели ГАЗ–21, ок. 1959–1962]. М.: Внешторгиздат, б. г. Деталь
Более убедительные основания для восхищения американскими автомобилями можно найти, если обратиться к окружавшей советского человека визуальной культуре конца 1950-х годов. Например, если посмотреть на обложку буклета к автомобилю ГАЗ–21 1959 года, гордости советского автопрома, мы видим машину со схожими формами крыльев (ил. 6.4). На страницах этого же издания можно встретить и информацию о хорошей «обтекаемости» «Волги» – важнейшей технической характеристике, которая обуславливалась особой конструкцией кузова, снижающей сопротивление воздушным массам при движении. Таким образом, благодаря характерным очертаниям крыльев американские машины приобретали узнаваемую для граждан СССР обтекаемую форму, напоминающую респектабельный отечественный автомобиль. Аналогичный выразительный и экспрессионистичный дизайн американских «доджей» и «линкольнов» восхищал советских посетителей АНВ, которые вдобавок могли оценить и его практический смысл. Добавим, что американские машины как визуальные объекты заключали в себе еще одно важное значение, также легко считываемое советскими гостями выставки: внешний вид автомобилей воплощал несомненный технический прогресс. Эргономичные формы американских машин однозначно отсылали к таким важнейшим и распространенным символам модерности, как самолеты, космические корабли и спутники. На рубеже 1960-х в СССР этот пласт визуальной риторики активно продвигался в массы через плакаты, книги и прочие информационные источники, благодаря чему выразительность американских автомобилей оказывалась еще более понятной советскому человеку (ил. 6.5).
Ил. 6.5. Валентин Викторов. Социализм. Наша стартовая площадка (плакат). М.: Изогиз, 1960
Напротив, экспрессионизм картин и скульптур был непонятен советской публике, видевшей в нем лишь непонятные и бессмысленные новые формы, затрудняющие распознавание привычных очертаний. Так, например, в работе Морриса Грейвса, изображавшей птиц в полете (ил. 6.2, с. 234), тоже фигурировали мотивы движения и скорости, но такая репрезентация этих характеристик не вызвала у аудитории никакого положительного отклика – в противовес моделям автомобилей, воплощающим их более понятно.
Планируя выставку, американские кураторы едва ли могли предвидеть и принять в расчет подобную специфику советских реакций. Гудрич, возможно, сильно бы удивился тому, что именно фордовские автомобили вызовут наибольшее восхищение зрителей, что о них в СССР будут судить в проблематике эстетической категории красоты и что искусство, представленное на выставке, будет оцениваться в сравнении с техникой. При этом продвигаемая американскими кураторами концепция искусства, равно как и советская антимодернистская риторика, оказывали куда меньшее влияние на оставивших отзывы посетителей. Примечательно и то, что абстрактная живопись привлекла намного меньше внимания советской аудитории, чем можно было бы ожидать.
Скульптура как оскорбление
Удивление американских кураторов мог вызывать и тот факт, что особенно сильное негативное впечатление на советскую публику произвело собрание из 23 скульптур. Существенное
