Корея. Власть, идеология, культура - Константин Валерианович Асмолов
Однако диамат страдает определенной ограниченностью и незрелостью. С чучхейской точки зрения, «действия законов общества и природы отличаются друг от друга»: марксизм дает правильное объяснение процессам, происходящим в природе, однако общественные изменения развиваются по иным законам, и дело опять-таки в преобразующей роли человека. В природе законы действуют стихийно, независимо от деятельности человека, а в обществе они проявляют себя «через творческую, самостоятельную и сознательную деятельность».
В результате Ким Чен Ир даже выступает против маскировки чучхе под марксизм для пропаганды идей чучхе за рубежом: «Мы ни в коем случае не должны допускать любых чуждых нам философских идеологических течений, противоречащих философии чучхе, надежно обеспечивать ее чистоту».
Еще одно направление объяснения приоритета чучхе над марксизмом связано с тем, что тот был разработан с учетом опыта развитых европейских стран, – но не Кореи, которая стала колонией еще будучи феодальным государством. Ленин в своей работе «О национальном вопросе» отмечал, что революционная борьба в колониях могла привести к победе только под влиянием рабочего движения в метрополии. Таким образом, сначала должна была случиться революция в Японии, и только потом – в Корее. Но вплоть до конца Второй мировой в самой Японии никакого серьезного сопротивления не было. В итоге марксизм скорее позволял корейским революционерам утверждаться в своем бессилии. А чучхе давало обоснование вооруженной борьбе и шанс на победу.
Истоки чучхе
Первый источник идеологии чучхе – традиционные корейские этические учения. Так, С. Курбанов считает, что основной догмат чучхе о человеке как центре Вселенной проистекает из употребляемого в чхондогё понятия «иннэчхон» – «человек является ничем иным как Небом». Он указывает на то, что в конституции КНДР 1998 г. есть примерно такое же по содержанию утверждение o том, что девизом Ким Ир Сена всегда было выражение «иминвичхон» – «считать людей Небесами»[84]. Положение о человеке – хозяине Вселенной – соотносится и с высказыванием из конфуцианского канона «Сяо цзин».
Из чхондогё, по мнению С. Курбанова, пришла и фразеология, связанная с образом светлого будущего как построения «небесного государства на земле» («чисан чхонгук»), что сами северяне нередко переводят на русский как «построение рая на земле».
Политическая составляющая чхондогё, призывающая к самостоятельности, к независимости во всех сферах государственной политики, также во многом близка чучхе.
Что же до наследия конфуцианства, то обратим особое внимание не только на место человека в мироздании, где Человек распространяет благодать Неба на Землю/материальный мир), но и на чучхейское отношение к роли сознания (идея стоит на первом месте), являющееся гораздо более конфуцианским, чем марксистским. На первом месте стоит именно работа с человеческим сознанием, а не создание материально-технической базы и материальных ценностей.
Интересны и выкладки относительно государственной структуры, которая строится по иерархическому принципу: в основе – народные массы, над ними стоит коллектив, над коллективом – партия, наверху – вождь. Такая структура похожа на конфуцианские представления о месте вана и чиновников, при этом мандат от народа, который служит источником легитимности вождя, подобен ванскому Небесному мандату. Народ, заметим, являет собой не собрание индивидуальностей, а коллектив, интересы которого превалируют над отдельным человеком. Более того, индивидуализм рассматривается как одно из наиболее явных проявлений ревизионизма.
С. Курбанов обращает особенное внимание на то, как в идеях чучхе регулируются отношения между вышестоящими и нижестоящими: нижестоящий должен уважать вышестоящего, а тот в свою очередь заботиться о нижестоящем, будучи его лидером. Правитель должен заботиться о своих подопечных как о детях, а наивысшим моральным долгом каждого члена общества является беспредельная верность вождю. Такая модель гораздо более похожа на конфуцианский характер взаимодействия правителя и подчиненных, чем на советские заявления о демократическом централизме.
В работах Ким Чен Ира о чучхе затрагивается и особая роль семьи как первой ячейки общества, причем в семейных отношениях важнейшим оказывается не столько родство, сколько соблюдение моральных принципов, что тоже соотносится с конфуцианским восприятием государства как одной большой семьи во главе с правителем.
К конфуцианству или корейским религиям вообще имеют отношение и некие элементы ритуала, окружающего культ личности Ким Ир Сена. Способы выражения уважения к его портрету или статуе напоминают способы и приемы выражения уважения к табличкам с именами предков.
Ряд зарубежных авторов считает, что «кимирсенизм как религия» гораздо ближе к христианству, чем к традиционным дальневосточным вероучениям. Они связывают догмат двух Кимов с идеей Бога-отца и Бога-сына, проводят аналоги между парадным портретом и иконой, а равно – между христианскими реликвиями и предметами личного обихода вождей, служащими объектами музейных экспозиций. Вспоминают, что отец Ким Ир Сена был преподавателем в протестантской школе и вроде бы даже одно время посещал Пхеньянский колледж теологии, а Б. Камингс обращает внимание, что по отношению к Ким Ир Сену использовались выражения, характерные для христианской религиозной терминологии, а первая статуя Вождя была торжественно открыта аккурат в день католического рождества 1949 г.
Вопрос о связи культа Ким Ир Сена с христианским культом достаточно интересен, но автор не считает, что имело место сознательное копирование, в рамках которого Ким Ир Сен превращался в живого бога как антонима Господу. А многие элементы идеологии и культа, которые западные исследователи считают прямым заимствованием из христианства, являются скорее вторичным заимствованием из чхондогё.
Второй источник, который западные и японские политологи (в особенности Харуки Вада) стремятся объяснить специфическими элементами жизненного уклада партизанского отряда. Надо помнить, что и Ким Ир Сен, и большая часть его окружения были партизанами достаточно долгий срок, что не могло не отразиться на формировании их характера, а также – на их представлениях об организации административной системы. Затем, когда во время Корейской войны и после нее КНДР оказалась в кольце блокады, эти элементы сознания не ушли, а, наоборот, были активизированы требованиями времени. Партизанские командиры по-прежнему ощущали себя руководителями освобожденного района, находящегося во враждебном окружении, только площадь этого «района» выросла до размеров половины полуострова.
Среди основных элементов «партизанского» мировоззрения как компонента идеологии, характерной для малой группы, находящейся во враждебном окружении, можно выделить следующие.
– Внимание к военному блоку и проблемам безопасности, поскольку вопросы обеспечения выживания стоят на первом месте. Все остальные программы, в том числе и рассчитанные на социальные нужды или связанные с правами личности, закономерно отставлены на второе место, ибо если отряд будет уничтожен, все остальное уже не имеет значения.
– Ощущение пребывания в «тылу врага» или в «огненном кольце», то есть на
