Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев
В сентябре 1317 г. в результате интриг Рашид ад-Дин был смещен с поста первого везира и отправился в свои владения в Тебризе, где надеялся в спокойствии и богатстве дожить свои дни. Однако вскоре эмир Чупан, амир ал-умара (верховный главнокомандующий) и фактический регент при малолетнем ильхане Абу Саиде (1316–1335), поднял вопрос о возвращении его на должность первого везира. И хотя сам Рашид ад-Дин всячески отказывался от его предложения, ссылаясь на возраст и болезни, временщик настаивал, предписав отставному сановнику прибыть в столицу Ильханата Султанию [Хафиз Абру, 2011, с. 79; Blochet, 1910, р. 49; Qazwini, 1913, р. 149].
Несмотря на то что вопрос о возвращении Рашид ад-Дину должности находился всего лишь на стадии обсуждения, занимавший ее ходжа Али-шах Джилан, бывший ставленник и соратник Рашид ад-Дина, впоследствии превратившийся в его соперника и недоброжелателя, запаниковал и решил принять меры, чтобы не допустить восстановления своего недруга в должности. Он поделился своим замыслом с несколькими сановниками и эмирами, после чего один из них, некий Занбуй (Зенбури), представил ильхану Абу Саиду донос о том, что Рашид ад-Дин якобы отравил его отца, ильхана Олджайту [Хафиз Абру, 2011, с. 79; Quatremère, 1836, р. XLI–XLII]. С этого момента и начинается интересующий нас процесс над Рашид ад-Дином.
Обвиняемый был немедленно доставлен в столицу на почтовых лошадях под охраной [Blochet, 1910, р. 51–52; Quatremère, 1836, р. XLII]. По-видимому, его противники опасались, что столь влиятельный сановник (хотя и находившийся в отставке) мог либо скрыться от суда, либо, что более вероятно, обратиться к могущественным союзникам при дворе и доказать, что обвинение сфабриковано. Подобный прецедент уже имел место несколькими годами раньше, в 1312 г.: после казни первого везира Сад ад-Доула недоброжелатели Рашид ад-Дина (занявшего этот пост) представили ильхану Олджайту письмо, написанное на еврейском языке якобы Рашид ад-Дином[56], который предписывал некоему еврею, занимавшему должность при дворе, подготовить яд для ильхана[57]. В тот раз везиру не составило труда оправдаться в глазах своего венценосного покровителя [Boyle, 1971, р. 5]. Понимая, что подобный вариант развития событий возможен и на этот раз, Ходжа Али-шах и его сообщники приняли меры для как можно более быстрой организации разбирательства. Именно поэтому мы не видим в данном деле никаких стадий, обычно предшествовавших судебному разбирательству, – следствия, вызова участников и свидетелей, предварительного сбора и исследования доказательств и т. п.
Рашид ад-Дин буквально сразу же по прибытии в Султанию предстал перед «йаргу» (яргу, дзаргу), т. е. судом, осуществлявшим разбирательство дел на основе монгольского имперского законодательства [Хафиз Абру, 2011, с. 79]. Почему его судили не шариатским судом кади? Причин могло быть несколько. Во-первых, учитывая покровительство исламу самого Рашид ад-Дина и его усилия по внедрению мусульманских традиций в систему власти и управления в ильханате, у него могло быть достаточно сторонников среди мусульманских судей. В то же время многие эмиры и военачальники из монголов и тюрков (из которых обычно формировался состав яргу) относились к везиру негативно именно за его преобразования и внедрение в систему управления большого числа мусульман – представителей оседлого населения Ирана [Петрушевский, 1952, с. 20] (ср.: [Фалина, 1971, с. 17]). Во-вторых, само обвинение в посягательстве на жизнь ильхана предполагало особый порядок разбирательства – таким образом, речь идет о подсудности отдельных категорий дел[58].
Источники не сохранили сведений о составе этого суда. Однако, исходя из известных нам подобного рода разбирательств, мы можем предположить, что его членами стали несколько эмиров тюркского и/или монгольского происхождения, сведущие в монгольском имперском праве[59]. Средневековые авторы также сообщают о непосредственном участии в суде самого эмира Чупана – по всей видимости, он мог председательствовать на данном разбирательстве, что также свидетельствует о степени тяжести обвинения.
Судебное заседание началось с того, что эмиры Тукмак и Хаджи Дильканди[60] «засвидетельствовали обвинение», т. е. выступили в качестве докладчиков-обвинителей по делу Рашид ад-Дина. Согласно их версии, везир приготовил лекарство, содержавшее яд, а один из его младших сыновей, Ходжа Ибрахим, служивший при Олджайту кравчим, поднес это средство ильхану [Хафиз Абру, 2011, с. 79; Quatremère, 1836, р. XLII].
Интересно отметить, что средневековые персидские авторы, в частности Хамдаллах Мустауфи Казвини и Хафиз Абру, упоминая эти события, сообщают, что сразу после этого Рашид ад-Дин был признан виновным и казнен[61]. Как ни странно, гораздо больше интересующих нас подробностей содержат сочинения средневековых арабских (прежде всего египетских) авторов – ас-Саккаи, ан-Нувейри, ас-Сафади, Ибн Хаджар, ал-Айни и др. [Amitai, 1996, р. 32] (ср.: [Blochet, 1910, р. 50]).
Опираясь на их сведения, нельзя не отметить, что, хотя соперники бывшего везира намеревались путем судилища покончить с ним, были соблюдены формальные требования судебного разбирательства, в частности присутствовал элемент состязательности процесса. Рашид ад-Дин получил возможность опровергнуть обвинение и произнес перед судьями речь, в которой попытался апеллировать к их здравому смыслу. «Как, – задал он риторический вопрос, – я мог бы совершить это ужасное преступление? Этот государь и его брат (ильхан Газан. – Р. П.) – люди, которым я обязан своим возвышением. Под их правлением я изменил управление и финансы царства. Ничто не ограничивало меня, кроме моих приказаний. Благодаря благоволению и доверию этих двух султанов я получил земли, деньги и драгоценности, большие богатства» (цит. по: [Quatremère, 1836, р. XLII]; см. также: [Blochet, 1910, р. 52]).
Однако соперники Рашид ад-Дина также хорошо подготовились к разбирательству и привлекли к процессу еще одного участника, который одновременно был и свидетелем по делу, и экспертом. Речь идет о Джалал ад-Дине б. Харране, являвшемся личным врачом ильхана Олджайту, присутствовавшим при последних минутах его жизни. Он дал весьма подробные показания об этих событиях: «У султана было чрезвычайное расстройство желудка, сопровождаемое рвотой[62], и он испачкал одежду около 300 раз; он меня позвал, и я увидал его в таком состоянии; собрались врачи под председательством Рашид ад-Дина[63] и приняли решение дать султану вяжущее лекарство, для того чтобы утишить боль в желудке и кишечнике. Но Рашид ад-Дин сказал: “Султан мучается от переполненности желудка, и следует это все удалить”, после чего ему дали по приказу Рашид ад-Дина слабительное. После этого султана еще 70 раз вырвало и он умер» (цит. по: [Blochet, 1910, р. 52]; ср.: [Quatremère, 1836, р. XLII–XLIII]; см. также: [Amitai, 1996, р. 32]).
Рашид ад-Дин, в присутствии которого давались эти показания (т. е. фактически была проведена очная ставка), полностью подтвердил, что все было именно так, как описал его коллега. По-видимому, он надеялся, что далее ему будет позволено объяснить причины своего решения, однако для суда, настроенного против Рашид ад-Дина, данного признания оказалось достаточно: эмир Чупан тут же объявил бывшего везира виновным и огласил смертный приговор [Blochet, 1910, р. 52; Quatremère, 1836, р. XLIII][64]. И именно этот
